Жюльетта Бенцони - Три господина ночи Страница 19

С этой «статуей» он провел несколько весьма приятных ночей, и так продолжалось вплоть до того вечера, когда он заприметил в ложе «Опера» обворожительное создание, одетое по последней моде и сияющее поистине ослепительной красотой. Сердце у него замерло: он узнал эту женщину.

– Джустиниана! Джустиниана Винн! Что она здесь делает?

Он когда-то знал это прелестное существо: сначала девочкой в Падуе, затем юной девушкой в Венеции, где у нее был страстный роман с одним молодым патрицием из числа друзей Джакомо, Андреа Меммо. Более того, Джустиниана пылала тогда к Андреа такой жаркой страстью, что, кажется, даже и не заметила того, какое сокрушительное впечатление ее красота произвела на Джакомо.

Джустиниана была дочерью красавицы гречанки и английского баронета и принадлежала к числу тех женщин, к которым не может остаться равнодушным ни один мужчина. Несмотря на дружбу, связывавшую его с Андреа, Казанова, наверное, совершил бы какой-нибудь безрассудный поступок, чтобы присвоить ослепительное создание, но Джустиниана внезапно покинула Венецию и уехала в Англию. Ее мать решила, что лучше увезти ее подальше от некоего английского консула, Смита, который тоже влюбился в ее дочь и которому она имела неосторожность ее пообещать как раз в тот момент, когда прелестная Джустиниана стала любовницей Меммо.

У матери тотчас обнаружились неотложные дела по ту сторону Ла-Манша, и она предоставила поруганному консулу утешаться, как ему будет угодно.

Однако в Париже эти дамы познакомились с господином Ле Риш де Ла Попелиньер, которому это имя подходило как нельзя лучше, потому что он был сказочно богат;[6] ко всему еще он был вдовцом, правда, уже далеко не первой молодости. Этот славный малый, истинное воплощение щедрости, по уши влюбился в прекрасную Джустиниану и изо всех сил старался уговорить ее выйти за него замуж. Больше того, пыл, с которым он ее уговаривал, только возрастал от того, что он стал почти совсем непригодным для милых, но довольно-таки утомительных любовных игр, и надеялся, что ослепительная красота молодой женщины вернет ему хоть сколько-нибудь мужества.

Все это, само собой разумеется, Казанове стало известно лишь впоследствии. В тот вечер он удовольствовался тем, что поднялся в ложу поздороваться с дамами и сопровождавшим их Ла Попелиньером. Его приняли как старого друга, особенно девушка, которая встретила его растроганно, с тем умилением, какое обычно испытываешь при виде людей, хотя бы отдаленно причастных к драгоценному любовному воспоминанию. Когда представление закончилось, Джакомо получил позволение проводить дам домой; в Париже они остановились в Бретонском отеле, на улице Сент-Андре-дез-Арк.

В последующие несколько дней он, с благословения миссис Винн, занял место компаньонки при девушке, которая продолжала обходиться с ним как со старшим братом, что совершенно его не устраивало. И потому однажды вечером, сопровождая прелестную Джустиниану на бал в «Опера», он не выдержал и на обратном пути, прямо в карете, которая везла их домой, признался ей в сжигавшей его страсти.

– Кажется, никогда я еще не любил ни одну женщину так, как люблю вас! – с неподдельным жаром воскликнул он. – Ради вас я готов на все. Вы получите от меня все, что только потребуете, если только вы захотите хоть чуточку любить меня, хотя бы самую малость…

– Но я очень люблю вас, Джакомо. Только я не вполне принадлежу себе… Вы должны дать мне время, придется потерпеть… Сейчас у меня серьезные затруднения, в которых я могу открыться лишь другу. Согласны ли вы стать таким другом и готовы ли вы мне помочь?

– Клянусь всем, что есть у меня самого святого! Подвергните меня испытанию, и вы сами в этом убедитесь.

– Хорошо. Я и в самом деле собираюсь испытать вас. Приходите завтра ко мне, и я скажу, чего ожидаю от вас.

В эту ночь он ничего, кроме малопонятных обещаний, так и не смог добиться, но на рассвете получил записку, из которой узнал намного больше.

«Сейчас два часа ночи. Я нуждаюсь в отдыхе, но бремя, которое меня тяготит, гонит от меня сон. Тайна, которую я сейчас вам открою, друг мой, перестанет быть для меня тяжким грузом, как только я разделю ее с вами. Мне сразу станет легче, едва вы сделаетесь ее хранителем. Я решилась вам написать, поскольку чувствую, что не смогу заставить себя вымолвить эти слова…»

После чего она попросту сообщала ему, что беременна от его друга Меммо.

Эта новость нанесла Джакомо ощутимый удар, но он был уже слишком сильно влюблен и готов на все, лишь бы освободить свою прекрасную подругу и обеспечить себе тем самым ее исполненную нежности благодарность.

Дождавшись часа, когда прилично было явиться в дом, он со всех ног поспешил к Джустиниане. Она собиралась вместе со своей горничной идти к мессе. Он пошел за ними следом, вытерпел службу, затем, едва она закончилась, отправил горничную сторожить, а сам увлек молодую женщину во внутреннюю галерею и приступил к разговору, вести который здесь, рядом с церковью, было совершенно неуместно.

– Вы не слишком презираете меня? – прошептала Джустиниана, глядя на него сквозь слезы.

– Ничего подобного! Я перед вами преклоняюсь. Утешьтесь, мы очень быстро найдем способ помочь вашей беде.

– Я всецело полагаюсь на вас. И все же у нас есть только один выход: мне надо вытравить плод.

– Но… это же убийство! – добродетельно возмутился Казанова.

– Знаю. И все же это не более тяжкое преступление, чем самоубийство, а я клянусь, что убью себя, если не смогу выпутаться из этого чудовищного положения. Представьте, ведь господин де Ла Попелиньер уже сделал официальное предложение, он просил у матери моей руки, и он добивается для меня французского подданства.

– Вашей матери ничего не известно?

– Ей? Господи Иисусе, да она убила бы меня!

Ну, в этом-то, приняв во внимание прежнюю жизнь упомянутой дамы, Казанова сильно сомневался, но кто же станет возражать девушке, когда она в таком отчаянии, и тем более если вы в нее влюблены.

– Положитесь на меня, я сделаю все, что в моих силах.

27 февраля состоялся последний бал в «Опера». Казанова и Джустиниана отправились туда в масках, это позволило им незамеченными выскользнуть из театра и потихоньку отправиться к некоей Роз Кастес, повивальной бабке.

Осмотрев Джустиниану, Кастес произнесла свой вердикт.

– Эта дама на седьмом месяце беременности, – высокомерно проронила повивальная бабка. – Вытравить плод сейчас – дело опасное и для нее, и для меня: вы заплатите мне сорок луидоров!

Неизвестно, что остановило Казанову, – подобная сумма или опасения, что Кастес своими манипуляциями убьет его возлюбленную; во всяком случае, он выдал ей два луидора, заявил, что ему надо еще подумать над этим вопросом, и увел Джустиниану, которая была настолько благоразумна и предусмотрительна, что так и не сняла маску.