Мэри Брэддон - Тайна леди Одли Страница 2

Три месяца назад, когда сэр Майкл Одли женился вторым браком, ему исполнилось пятьдесят шесть лет. Он был высоким, крупным и крепким мужчиной, с глубоким звучным голосом, выразительными черными глазами и седой бородой, выдававшей возраст своего владельца. Последнее чрезвычайно огорчало сэра Майкла, потому что он все еще был непоседлив, как мальчишка, и по-прежнему считался лучшим наездником графства.

Он вдовел целых семнадцать лет, и все эти годы его единственное дитя, его дочь, Алисия Одли, безраздельно царила в доме. Она хранила у себя все ключи, держа их в карманах своих шелковых передников, теряла их в кустах и роняла в пруд, причиняя немало хлопот домочадцам, и свято уверовала в то, что именно на ней держится весь дом.

Но вот появилась молодая мачеха, и от власти мисс Алисии не осталось и следа. О чем бы она ни просила экономку, та неизменно отвечала ей, что должна передать просьбу миледи, должна спросить у миледи, разрешит ли миледи сделать то-то и то-то, причем не как-нибудь, но именно так-то и так-то. С той поры дочь баронета, прекрасная наездница и приличная рисовальщица, большую часть времени начала проводить вне дома, гарцуя по зеленым лугам и покрывая листы своего альбома рожицами деревенских мальчишек, изображениями коров, быков и вообще всякой живности, попадавшейся ей на пути. Она раз и навсегда усвоила в отношениях с мачехой мрачный тон, и, как ни старалась миледи победить предвзятость Алисии и убедить ее в том, что, выйдя замуж за сэра Майкла Одли, она не нанесла смертельной обиды ее дочери, избалованная девчонка стояла на своем, и сблизиться с нею не было никакой возможности.

Правда состояла в том, что, выйдя замуж за сэра Майкла, леди Одли заключила с ним один из тех блистательных союзов, которые просто созданы для того, чтобы стать предметом зависти и ненависти особ, принадлежащих к тому же полу, что и она сама.

Некоторое время тому назад она поселилась тут по соседству, став гувернанткой в семье военного врача, проживавшего в деревне неподалеку от Одли-Корт. Никто не знал о ней ничего, кроме того, что она откликнулась на объявление мистера Доусона, врача, помещенное им в «Таймс».

Приехала она из Лондона. Единственный документ, бывший при ней, удостоверял, что она работала учительницей в Бромптоне, но этой бумаги оказалось вполне достаточно, и врач с удовольствием принял девушку у себя в доме, сделав ее наставницей своих дочерей.

Таланты гувернантки оказались столь блистательными и разнообразными, что оставалось лишь удивляться тому, что она согласилась на предложение, сулившее ей весьма скромные условия. Мисс Грэхем совершенно удовлетворяло ее положение. Она разучивала с девочками сонаты Бетховена, писала акварелью с натуры и по воскресеньям трижды ходила из скучной отдаленной деревни в скромную церквушку, — ходила с таким умиротворенным видом, словно не существовало для нее высшего блага, кроме того, чтобы прожить здесь до конца дней.

Местные жители, понаблюдав за ней со стороны, решили эту загадку по-своему. Девушка с таким добрым и легким сердцем, сказали они себе, чувствует себя хорошо в любых обстоятельствах.

Где бы она ни появлялась, она несла с собой радость и свет. Когда она входила в бедную хижину, казалось, что под нищенскую кровлю заглядывал яркий солнечный луч. Побыв с четверть часа в обществе какой-нибудь старухи, она выказывала в отношении беззубой собеседницы такое восхищение, словно познакомилась по меньшей мере с маркизой. Когда она уходила, не дав ничего (ее скромное жалованье лишало ее возможности оказывать благотворительность), старая женщина посылала вслед такие похвалы ее грации и душевным качествам, каких не удостаивала и жену викария, помогавшую ей пищей и одеждой. И немудрено: мисс Люси Грэхем обладала магической властью, которая позволяет женщине очаровывать словом и опьянять улыбкой.

Все вокруг любили ее, восхищались ею, превозносили ее до небес. Мальчишка, открыв ей ворота, вприпрыжку бежал домой, спеша поведать матушке, каким необыкновенным взглядом одарила его эта удивительная девушка и каким ангельским голосом поблагодарила его за маленькую услугу. Церковный служка, провожавший ее до скамьи, где сидело семейство доктора; викарий, видевший ее нежные голубые глаза, устремленные на него, когда он читал свою скромную молитву; носильщик с железнодорожной станции, доставлявший ей время от времени письмо или пакет, не ожидая вознаграждения; ее наниматель; его гости; ее ученицы; слуги — все сошлись на том, что Люси Грэхем — самая замечательная девушка из всех когда-либо живших на земле.

Должно быть, этот восторженный гимн проник-таки в тихие комнаты Одли-Корт или было, наконец, замечено изумительное лицо девушки, — так или иначе, но в один прекрасный день сэр Майкл Одли почувствовал вдруг неодолимое желание поближе познакомиться с гувернанткой мистера Доусона.

Он устроил у себя небольшой прием, пригласив девушку, пригласив доктора с супругой и викария с супругой. Разумеется, его дочь также составила им компанию.

В тот тихий вечер решилась участь сэра Майкла. Он не смог противостоять этим голубым глазам, этой лебединой шее, этой божественной головке, этому глубокому голосу, преисполненному музыки; он не смог противостоять собственной судьбе.

Судьба! Да, это была судьба! Нет, никогда он прежде не любил. Брак с матерью Алисии? То была всего лишь сделка, скучная сделка, призванная поправить положение его обедневшего семейства. Может быть, он и испытывал нежные чувства к своей первой супруге, но эту слабую — слишком слабую! — искорку никакие силы не смогли бы раздуть до яркого пламени.

И вот пришла любовь, с ее лихорадкой, томлением, тревогой, сомнениями и беспокойством, с мучительным и жарким страхом, что его, сэра Майкла, возраст может стать неодолимой преградой на пути к счастью. И он с новой силой возненавидел свою седую бороду и почувствовал неистовое желание снова стать молодым, чтобы волосы его снова стали черными, как воронье крыло, а талия — тонкой и гибкой, какой была двадцать лет назад.

Потекли бессонные ночи и меланхолические дни, и только любимое лицо, случайно мелькнувшее за занавесью окна, разом преображало безрадостную действительность. Все эти многочисленные признаки говорили об одном и том же, и то, о чем они говорили, было правдой: в том возрасте, который сам по себе является символом благоразумия и трезвости мыслей, в возрасте пятидесяти пяти лет сэра Майкла Одли поразил ужасный недуг, именуемый любовью.

Не думаю, что, ухаживая за девушкой, он рассчитывал на то, что его богатство и положение в обществе смогут сыграть решающую роль на пути к успеху. Если подобные мысли и приходили ему на ум, он гнал их от себя, содрогаясь от отвращения. Мысли эти приносили ему огромные страдания. У него просто не укладывалось в голове, что такую прелесть и такую невинность можно отдать, прельстившись домом и титулом. О нет! Он надеялся, что, поскольку в жизни девушки не было и нет ничего, кроме труда и зависимости, и поскольку она еще очень молода (никто точно не знал, сколько ей лет, но на вид было чуть более двадцати), она еще ни к кому не испытала чувства привязанности, и он, первый в ее жизни мужчина, ухаживающий за ней, окружая ее нежной заботой и щедрым вниманием, мог напомнить ей отца, которого, по-видимому, уже нет в живых, и тем завоевать ее молодое сердце.