Мэри Кайе - В тени луны. Том 1 Страница 2

Двумя годами позже, в 1813 году, Герберт, полностью сознавая свой долг наследника, женился на леди Шарлотте Фрисби, дальней кузине матери. Молодая чета не стала обзаводиться собственным домом, а осталась в Уэйре, где на следующий год у них родился мальчик, первый внук графа. Это событие в некоторой степени было омрачено тем, что Джони добился долгожданного назначения и чина корнета кавалерии.

Год спустя, в письме, присланном из Брюсселя менее, чем через три недели после своего двадцать первого дня рождения, Джони сообщил о женитьбе на Луизе Коул:

«Пожалуйста, не думайте, — писал он своему отцу, — что, поскольку эта новость столь неожиданна для вас, мой брак связан с какой-нибудь тайной. Дело в том, что отец Луизы внезапно скончался на прошлой неделе, а ее мать пожелала сразу же покинуть Брюссель, и мне ничего не оставалось, как немедленно вступить с ней в брак…»

Естественно, граф мог бы возмутиться, однако его гнев в определенной степени смягчил тот факт, что он знал о хорошей репутации отца невесты. Мистер Вильям Коул входил в состав совета директоров почтенной Ост-Индской Компании, акциями которой владел и граф, и Луиза, будучи его единственным ребенком, была состоятельной наследницей.

«Я знаю, она тебе понравится, — писал Джони своей сестре Эмили, — потому что она добрая и нежная. Ты не можешь себе представить, как я счастлив. Мне не терпится привести ее к нам в дом и представить нашей семье. Как прекрасен будет этот день!»

Однако этому дню не суждено было наступить.

Вероятно, есть доля правды в поговорке, согласно которой любимцы богов умирают молодыми. Фортуна явно насмехалась над Джони. На балу у герцогини Ричмонд в Брюсселе он танцевал в последний раз. Стройный, весело улыбающийся, ослепительный в своем красном, обшитом золотом мундире, он танцевал кадриль со своей прекрасной молодой женой. Через два дня его не стало — он был убит в кровавой бойне на поле Ватерлоо.

На некоторое время жизнь для графа Уэйра потеряла всякий смысл.

Услышав эту новость, он излил свой яростный, бесполезный гнев на судьбу. Почему Джони? Пусть один из его детей, пусть все они, но только не Джони! Он отвернулся лицом к стене и ругал Бога. Однако дни шли за днями, недели складывались в месяцы, и первое острое ощущение горя сменилось сперва глубокой обидой, а затем оцепенением от свершившегося. Никто и никогда не смог занять место Джони в его сердце, но жизнь продолжалась, и впереди еще было много работы.

Однако был один человек, которому явно не хватало силы духа графа и для которого жизнь также потеряла всякий смысл, — жена Джони Луиза. Она переехала жить в поместье Уэйр и являла собой лишь тень того прекрасного создания, которое танцевало со своим красавцем-мужем на балу герцогини Ричмонд.

Дочь Джони, Сабрина, родилась в первый день нового 1816 года, а вечером того же дня Луиза ушла из жизни, чтобы уже никогда не расставаться со своим молодым мужем. У нее не было веской причины расставаться с жизнью, кроме, пожалуй, самой простой — нежелания жить дальше. После кончины Луизы ее двоюродная сестра Эмили стала для малютки Сабрины приемной матерью, защитницей и хранительницей ее покоя в своем поместье.

— Но почему Сабрина? — интересовались родственники и знакомые. — В прошлом в семье не было никого по имени Сабрина. Это вообще не наше имя.

А причиной была в Ашби, впервые увидевшем новорожденную племянницу. Робкий близорукий юноша, начитанный, неуклюжий и смущенный, стоял перед пышно украшенной колыбелькой в сумерках январского вечера. Крошечное создание, не более недели от роду, уже избавилось от послеродовых покраснений на коже и в холодном сумраке комнаты казалось невообразимо светлым. Молочного цвета кожа и светло-золотистые волосы, напоминающие первоцвет, делали малютку похожей на ее отца. Серые глаза цвета воды в зимнюю пору были глазами Джони…

Ашби, чья неуклюжесть уступила место очаровательному восхищению, процитировал стихи Мильтона:

«Белокурая Сабрина, где нам тебя найти, под стеклом прохладной и прозрачной волны». Мы должны назвать ее Сабрина.

Девочка росла быстро. «Слишком быстро», — сожалела Эмили. Сабрина с каждым днем все больше походила на Джони. Ее дедушка, считавший, что никто не сможет занять в его сердце место младшего сына, вдруг обнаружил, что внучка уже по праву заняла его. Всю любовь, гордость и нежность, которыми он щедро одаривал Джони, он обратил на его дочь. Это вызвало открытую неприязнь жены Герберта Шарлотты, считавшей несправедливым такое положение, при котором все внимание Грантамов и Вайкомбров доставалось, в ущерб ее детям, дочери младшего из них и поэтому (с ее точки зрения) наименее значимого сына в семье.

Сабрине было девять лет, когда она отправилась в дальнее путешествие навестить родственников своей матери. Эмили сопровождала ее, и эта поездка стала поворотным пунктом в их судьбах.

Англия менялась. Георг III, старый чудаковатый король, так надолго задержавшийся на этом свете, живой призрак Виндзорского замка, отправился, наконец, к праотцам, а вульгарный и скандальный принц стал королем. Регентство закончилось, и сама регентская Англия со всеми своими денди и красотками, Коритианами и Макарони, уже терялась в тумане истории, уходя в легенду.

Эмили уже исполнилось тридцать три, и по всем стандартам того времени она считалась девицей средних лет, обреченной навсегда остаться старой девой.

— Какая жалость, что наша дорогая Эмили никогда не была замужем, — говорили многочисленные тетушки, дядюшки и кузины. — Она могла бы составить кому-то прекрасную пару. Конечно, ей уже не выйти замуж.

Однако Эмили удивила всех.

Отец Луизы, матери Сабрины, и его отец, а до него и дед были богатыми купцами, торговавшими со странами Дальнего Востока. Популярная пресса называла их «набобами». И так случилось, что в доме тети Луизы, Хариет Соул, Эмили встретила сэра Эбенезера Бартона из почтенной Ост-Индской Компании, который как раз проводил свой отпуск на родине, вдали от своего дворца, расположенного на берегах Хагли.

Сэру Эбенезеру было в то время сорок пять лет. Это был коротконогий и толстый человек маленького роста с веселыми голубыми глазами, пышными бакенбардами и лицом, ставшим под солнцем Востока цвета красного дерева. Никто не мог понять, что Эмили нашла в нем, и он в ней, однако, это было именно так. Вероятно, нечто, спрятанное от чужих глаз. Эмили, спокойная, деловая преданная женщина, смущалась под его взглядом, как школьница, а Эбенезер, обычно молчаливый человек, прогуливаясь с ней по парку, вдруг заговорил с ней об Индии и своей работе, о странной, коричневой и коварной реке, возле которой он жил. Он говорил об охоте на тигров, о слонах, о восточных принцах и магараджах, увешанных сказочными драгоценностями и живущих в средневековом государстве в фантастических дворцах.