Филиппа Карр - Сестры-соперницы Страница 2

Мать продолжала:

— Теперь, когда вы стали почти взрослыми, я хочу, чтобы вы сами начали вести такие записи. Завтра я принесу вам дневники и запирающиеся шкатулки, в которых вы будете их хранить. Это будет ваша и только ваша собственность.

— А ты сама продолжаешь писать, мама? — спросила Берсаба.

Мать слегка улыбнулась.

— Кое-что, время от времени. Когда-то я много писала. Это было до того, как я вышла замуж за вашего отца. Тогда было о чем писать. — Она нахмурилась, и я поняла, что она вспоминает об ужасной тайне смерти своей матери. — А теперь я почти не пишу. Нет событий, которые стоило бы отмечать. Последние годы жизнь течет мирно и счастливо, а счастливая и мирная жизнь имеет лишь один недостаток: о ней ничего не напишешь. Надеюсь, мои милые, что вам доведется писать в ваших дневниках лишь о счастливых событиях. Но все равно пишите… пишите об обычных радостных днях.

Я воскликнула:

— Мне не терпится начать! Я начну завтра. Я опишу сегодняшний день… Наше семнадцатилетние.

— А ты, Берсаба? — спросила мать.

— Я начну писать, когда произойдет что-нибудь интересное, — ответила моя сестра. Мать кивнула.

— Да, кстати, я полагаю, что нам пора навестить вашего дедушку. Мы отправимся на следующей неделе. У вас будет достаточно времени, чтобы собраться.

Она поцеловала нас и вышла.

А на следующий день мы получили дневники и запирающиеся шкатулки, и я записала все, рассказанное выше.

Ничего необычного в нашем визите к дедушке в замок Пейлинг не было. Мы ездили туда несколько раз в год. Он жил неподалеку в мрачном месте — всего в пяти милях от побережья, но эти поездки всегда волновали меня, потому что еще не так давно там случились ужасные вещи. Моя мать мельком упомянула о них, и она знала, что говорила: ее детство прошло именно в этом замке. Ее мать, а наша бабушка Линнет Касвеллин умерла при таинственных обстоятельствах (как я предполагала, ее убили), и теперь наш дедушка, Колум Касвеллин, жил странной уединенной жизнью в Морской башне, что было тяжким испытанием и для окружающих, и особенно для него самого. Мои дядя Коннелл и тетя Мелани жили в другой части цитадели с четырьмя детьми. Их семью могли бы назвать обычной, если бы не резкий контраст между безмятежным спокойствием моей тети Мелани и необузданным поведением дедушки, который создавал зловещую атмосферу.

Поскольку Пейлинг находился так близко от моря, то само расположение замка считалось одним из главных его достоинств. Гул моря был слышен даже за его толстыми стенами, тем более в шторм. По сравнению с ним наша усадьба казалась слишком спокойной, а для семнадцатилетней девушки, жаждущей приключений, спокойствие равнозначно скуке, и я не осознавала, что мой дом был действительно очень милым, пока не покинула его. Старую усадьбу разрушили в те времена, когда разогнали монастыри, и наш дом возвели на фундаменте из старых камней. Его закладывали в дни правления королевы Елизаветы и построили, как и многие дома того времени, в форме буквы Е, что являлось данью уважения королеве. В доме было полно укромных уголков и закутков, кладовок и чуланов, а также чудесная старинная кухня. Окружающие усадьбу земли прекрасно возделывались: огород, розарий и цветники — некоторые в итальянском стиле, но большей частью разбитые по-английски. Мать уделяла садам и огороду много внимания, как, впрочем, и всему остальному в доме, так как он дал прибежище ее бесценной семье. Впечатление от ухоженности хозяйства увеличивалось после посещения замка Пейлинг, где, несмотря на усилия тети Мелани, возникало ощущение запущенности и заброшенности.

Но мы с Берсабой относились к этому по-разному, что говорило о противоположности наших характеров.

Наутро после нашего дня рождения я спросила Берсабу, рада ли она тому, что на следующей неделе мы едем к дедушке. Мы сидели в учебной комнате, оставленные гувернанткой для того, что называлось, по ее словам, «индивидуальными занятиями».

Берсаба пожала плечами, опустила глаза, и я заметила, что она прикусила нижнюю губу. Прекрасно зная ее повадки, я поняла, что она слегка расстроена. Но ее чувства могли быть смешанными. Она ненавидела замок Пейлинг, но кое-что там ее привлекало: наш кузен Бастиан.

— Любопытно, долго ли мы там пробудем, — продолжала я.

— Думаю, не больше недели, — ответила она. — Ты ведь знаешь, мама не любит уезжать куда-нибудь, потому что боится, что в ее отсутствие вернется папа, и она не сможет встретить его.

Наш отец часто уезжал на несколько месяцев, занимаясь делами Ост-Индской компании, которая была основана вместе с другими лицами его отцом и в данное время процветала. В этом тысяча шестьсот тридцать девятом году ее дела шли хуже, чем обычно, что для нашего отца служило только стимулом. Многие люди, связанные с компанией, приезжали в Тристан Прайори и все всегда что-то оживленно обсуждали. В последний раз, например, много говорили о новой фабрике, которую собирались построить на берегу реки Хугли в Индии.

— Фенимор обязательно пошлет весточку, если на горизонте появится корабль, — напомнила я.

— Ну да, но матушка любит быть здесь.

— Я возьму свою новую муфту, — заявила я.

— Муфта летом! Ты с ума сошла!

Переубедить меня было невозможно. Муфта была подарена мне на день рождения. А носить ее я хотела потому, что кто-то сказал, будто бы их носят все дамы при дворе короля Карла, и это чрезвычайно модно.

— А кроме того, — продолжала Берсаба, — где ты будешь носить ее в замке Пейлинг? Я возьму с собой альбом для эскизов, — добавила она.

Взяв лист бумаги, Берсаба стала делать какой-то набросок. Рисовала она очень хорошо и могла несколькими штрихами создать нужное впечатление. Как-то она нарисовала море с «Зубами дьявола», этими страшными скалами, и я вдруг почувствовала, что словно гляжу на них из башенного окна замка Пейлинг.

Она начала рисовать дедушку Касвеллина. Каким странным человеком, наверное, был он в те времена, когда еще мог ходить! Но теперь он не мог двигаться и большую часть времени проводил, лежа на диване или раскатывая в кресле на колесиках. В таком состоянии дедушка находился уже очень давно, лет за двенадцать до нашего рождения. Нам казалось, что он был обречен на неподвижное пребывание в кресле за какой-то ужасный грех. При виде деда мы вспоминали о Летучем Голландце.

— Ну, — лукаво протянула я, — неплохо будет повидаться с нашими кузенами.

Берсаба продолжала рисовать, но я знала, что она думает о Бастиане. Двадцатитрехлетний Бастиан, похожий на тетю Мелани, мягкий, добрый, он никогда не относился к нам с покровительственным высокомерием, как это часто бывает со старшими. Так же, впрочем, вел себя и наш брат Фенимор. У нас в доме подобного отношения не потерпела бы мать, но в замке Пейлинг дела обстояли иначе. Похоже, в какой-то момент Бастиан стал оказывать Берсабе знаки внимания, после чего она стала его преданной поклонницей: она всегда охотно реагировала на его одобрение, выраженное в любой форме.