Донна Белл - Честити Страница 2

Алекс Фицсиммонс не заметил ее смущения и, вступив в грязную жижу, обнял девушку за талию, пытаясь поднять. Честити дернула плечами, отталкивая его, и ему пришлось сжать ее руки, чтобы утихомирить.

— Я увязла, — объяснила она неохотно.

Алекс наклонился и слегка приподнял ее юбки.

— И довольно прочно, — подтвердил он, начиная расшнуровывать ее второй ботинок.

Честити уставилась вдаль, одной рукой слегка опираясь на его мускулистое плечо, пытаясь справиться с потоком волнующих ощущений, охвативших ее от его прикосновений. Она слышала, что людям нередко приходится подавлять свои чувства — только теперь Честити поняла, что это значит.

Неожиданно Алекс выпрямился, затем взял ее на руки и отнес на сухой, залитый солнцем участок травы, невдалеке от дуба. Удостоверившись, что его хозяйка в добром здравии. Бастер весело залаял и запрыгал перед ней.

— Успокойся! — произнес Алекс строго, и пес утих, продолжая бешено вилять хвостом.

— Я очень сожалею, что заставила вас испачкать сапоги, — произнесла тихо Честити.

— Забудьте об этом. Я сменю их, как только приеду.

— Приедете? Но ведь ваши крестные уже давно не живут здесь.

— Нет, но ведь я приглашен в ваш дом. — Лукаво взглянув на нее, он добавил: — Я был уверен, что вы имели отношение к этому приглашению.

— Разумеется, нет! — огрызнулась она. — Моя мать не называла мне приглашенных. Я и не думала, что вы входите в их число!

— Сдаюсь, — произнес он тихо.

Алекс обернулся назад и, взглянув на дерево, спросил:

— Омела, не так ли?

Честити кивнула. Он подошел к дубу, сорвал омелу и, поспешно вернувшись назад, с поклоном преподнес ей свой подарок.

Но прежде чем Честити смогла принять его, Алекс отдернул свою сильную руку и теперь держал зелень прямо над их головами. Он замер, взгляд его ореховых глаз был прикован к губам Честити. Ее глаза расширились.

— Сначала штраф, — пробормотал он, наклоняясь к Честити. Коснувшись свободной рукой се щеки, он потянулся губами к ее губам.

Честити закрыла глаза. Потрясенная, она качнулась ему навстречу, чувствуя, как слабеют колени. Алекс выронил омелу и освободившейся рукой обвил ее талию. Это прикосновение моментально вернуло Честити к реальности, и она грубо оттолкнула его.

Алекс в молчании наблюдал, как она вытирала губы тыльной стороной ладони, затем подобрала позабытую омелу и, босая, бросилась через заросли в сопровождении собаки.

Алекс перевел дыхание и собрался с мыслями. Не за этим он прибыл сюда, в Фолкстоун. Впредь ему нужно остерегаться подобного легкомыслия. Он ухмыльнулся своей собственной глупости.

Подняв вымазанные в грязи сапожки Честити, он направился к дому, небрежно насвистывая.

— О, Боже! — вскричала леди Хартфорд, увидев свою старшую дочь. Бросив испепеляющий взгляд на горничную, стоящую позади нее, достопочтенная матрона грациозно упала в обморок. Горничная бережно уложила ее на пол и быстро достала нюхательную соль, чтобы привести в чувство свою потрясенную госпожу.

Честити наблюдала за этой сценой совершенно бесстрастно. Придя в себя, мать слабо простонала:

— Почему, почему?

— Боже мой, мама, это же не конец света. Я пойду и переоденусь.

— Но ведь гости уже прибывают! Что, если кто-нибудь видел тебя? Только что подъехал экипаж Фицсиммонса. И где твоя обувь?

Честити подавила в себе желание съязвить и быстро ответила:

— Если ты позволишь, мама, я сама позабочусь о себе. — Сделав легкий реверанс, она поспешила в свою комнату.

Чувствуя себя в безопасности за закрытыми дверьми, Честити потребовала горячей воды и начала сдирать свои мокрые чулки; грязное платье последовало за ними. Она бросила взгляд на свое отражение в длинном зеркале, только сейчас заметив грязное пятно на щеке. Вызывающе тряхнув головой, Честити накинула халат.

Приняв ванну и вымыв свои не по моде длинные волосы, она расположилась у камина и принялась расчесывать сверкающие локоны. Услышав звонок к переодеванию, Честити автоматически поднялась и направилась в туалетную комнату.

Туалетная располагалась между спальней Честити и комнатой ее сестер-близнецов. Здесь висели на крючках дюжины платьев, в большинстве своем нежных пастельных тонов, делая комнату похожей на радугу.

Ее сестры были уже готовы и теперь весело болтали о гостях и о своих планах. Их горничная Рози собирала нижние юбки и чулки.

— Что ты думаешь о сэре Чарльзе? Разве он не забавен? — сказала Транквилити. — Леди Рэйвенвуд, правда, говорит, что у него ветер гуляет в карманах.

— Но мама ей не верит. Поэтому я думаю, что лорд Рэйвенвуд — лучшая добыча, — отвечала ей Синсирити с якобы знающим видом.

— Я видела, как подъехал Фицсиммонс. Его перспективы не так уж плохи, к тому же он та-ак красив, — продолжала Транквилити с энтузиазмом.

— Я не нахожу его таким уж красивым, — воскликнула Честити, примеряя скромное бледно-лиловое платье. Младшие сестры обменялись взглядами и окружили ее.

— Откуда ты знаешь, Честити?

— Ты подглядывала за ним в салоне? Какая наглость! — Сказала Синсирити.

— Ты просто не можешь быть знакома с ним. Мама сказала, он только что вернулся домой с полуострова,[2] — произнесла Транквилити.

Как сестры и ожидали, Честити немедленно покраснела. Ее голос задрожал, когда она попыталась принять надменный тон и проговорила:

— Я случайно выглянула в окно, когда он подъезжал, вот и все. Но вы вольны иметь свое собственное мнение, впрочем, как и он. — С этими словами она поспешила в свою комнату, но сестры помчались за ней, горячо протестуя.

— Прости нас, Честити, мы только хотели тебя подразнить, — восклицала Транквилити, которая всегда говорила первой.

— Да, Честити, пожалуйста, не расстраивайся, мы совершенно не хотели тебя обидеть! — тараторила Синсирити.

Честити улыбнулась. Они и в самом деле — милые девушки, правда их имена им совершенно не подходят. Синсирити[3] обожала до такой степени приукрашивать любую историю, что ее сходство с правдой становилось весьма отдаленным. Присутствие Транквилити[4] часто означало конец миру и спокойствию.

— Ничего страшного. Я знаю, вы не хотели меня обидеть. Но нам надо поторопиться, если мы хотим спуститься к гостям вовремя.

Сестры умчались в свою комнату. Из-за распахнутых дверей доносились их смех и болтовня. Честити мягко прикрыла дверь и задумалась.

Иногда у нее возникало ощущение, что она живет в чужой семье. Единственным человеком, на которого не распространялось это ощущение, был ее отец. Этот благоразумный человек, не позволяющий себе никакого легкомыслия, выделялся своей добротой. Его невозмутимое остроумие передалось Честити, что всегда только раздражало мать и сестер. Беда была в том, что он переложил все заботы о своих трех дочерях на жену. Подобная ситуация не была редкостью, но причиняла много страданий Честити, которая была так же похожа на свою мать, как огонь похож на снег.