Кэрри Лофти - Поцелуй воина Страница 2

– Ну а теперь мое предложение, – сказал он. – Ты выслушаешь его?

С трудом дыша, она подняла глаза на суровых стражников, их бесстрастные лица и широкие плечи. У одного на поясе висела массивная булава. Они сделали крошечный альков еще более тесным. Прижатая к задней стене, она не сможет уйти без их позволения.

Но у нее не было желания бежать, только не без ее напитка.

– Да, я выслушаю его, – ровно произнесла она. – Назови свою цену.

В первый раз на морщинистом лице старика появилась жалость. Его широкая улыбка поблекла. Уверенными руками, которым завидовала Ада, он показал на открытую фляжку. Приглашение.

Она схватила ее со стола. Жадные глотки омыли ее язык горьким пряным вином. Теплая волна опиума успокоила ее издерганный дух и смирила дрожь. Тепло. Полет и свобода. Больше ничто не имело значения.

Когда настойка окутала ее чувства, она улыбнулась и вытащила из-за пояса кинжал. Он бесполезен, нет смысла хранить это мрачное напоминание.

– Это тебе. Моя плата.

– Оставь клинок себе, inglesa, – сказал он. – Там, куда ты отправишься, он понадобится.

Стиснув руки за спиной, Габриэль де Маркеда следовал за двумя другими членами ордена Святого Сантьяго. Они шли по самому чреву Толедо. Солнце терялось в темных дырах и извилистых улицах. Он сосредоточился на дороге и решил не спрашивать о цели их путешествия. Его наставник, Гонсало Пачеко, ничего не сказал о том, что их ожидает, а задающие вопросы послушники лишь вызывали его гнев.

Нет, Габриэль и так скоро все узнает. Чтобы рассеять беспокойство, он медленно и глубоко вдохнул через нос. Возвращение в любой город, особенно такой большой, как Толедо, наполняло его ужасом. Подводное течение порока, греха и насилия говорило с ним на языке, который он изо всех сил старался забыть.

Теперь он принадлежит ордену – по крайней мере будет принадлежать, после того как выполнит последнее – послушание Пачеко.

Прислушиваясь к трем парам шагов, он позволил монотонным звукам затопить свои дурные предчувствия. Теперь его дело – покорность, и в покорности он найдет умиротворение.

Когда-нибудь.

– Я понимаю твое уныние, брат, – сказал Фернан Гарса, такой же, как он, послушник.

Он смотрел в сырой переулок со своей обычной смесью презрения и веселья. – Вернуться к жизни скованным этим монашеским одеянием – я не могу вынести этого, только не когда мы так близко к женщинам и вину.

Габриэль сердито взглянул на товарища.

– Ты бы лучше предался греху, чем поднялся над ним?

– Да. И я буду считать, что ты решительно менее интересное создание, если не согласишься со мной.

– Я не согласен с тобой, – сказал Габриэль.

– Ага, ну что я говорил? – Фернан закатил глаза к небу и покачал головой. – У врат ли рая или в объятиях прекрасной женщины – твой отвратительный характер никогда не смирится. Ты живой пример всего скучного, что есть в нашей, скажем так, профессии.

Пачеко обернулся в полумраке:

– А ты пример того, почему дворянам не следует иметь более трех сыновей.

– Наставник, у меня ноги болят, – заныл Фернан голосом капризного ребенка. – Может, мы немного отдохнем?

Пачеко резко остановился. Красная эмблема Сантьяго – цветочный крест, сужающийся в лезвие меча – украшала левую сторону его груди. Он кивнул в сторону входа у подножия лестницы.

– Мы отдохнем вон там. Внутри.

Габриэль посмотрел на обшарпанную деревянную дверь словно на вооруженного противника. Что бы ни было за этой дверью, это будет его последнее испытание. Еще одно послушание, и он докажет, что достоин вступить в орден. Неудача означала изгнание. Изгнание же означало возвращение к жизни с семьей де Сильва – или к его мести против них. Он содрогнулся, а на затылке выступил пот.

– Иди первым, Габриэль. – Пачеко посмотрел на него из-под белого капюшона. – Если только ты не решил пренебречь своими обязанностями.

«Соглашайся. Смирись. Божья воля».

Он кивнул и стал спускаться по грубым скрипучим ступеням. Осыпающиеся кусочки глины скользили под их ногами вместе с нечистотами и мусором. Он уперся ладонью в стену, чтобы сохранить равновесие. Влажный крошащийся известняк подался под его пальцами.

– Хорошо, что тебе выпало вести нас, поскольку это место, похоже, совпадает с твоим настроением, – заметил Фернан. – Однако когда мы закончим наше богоугодное дело, мне бы хотелось посетить какое-нибудь место любви и поэзии – чтобы соответствовать моему настроению.

У подножия лестницы Габриэль обернулся и откинул капюшон. Два дня болтовни Фернана по дороге из Уклеса протерли бы дыру в терпении святого, терпении, которое он с трудом старался сохранить.

– Брат, я дал клятву воздерживаться от насилия...

– А иначе ты бы наверняка отрезал мне язык. Я знаю. Господь оказывает нам небольшие милости.

Пачеко склонил свою серебряную от седины голову в сторону двери.

– Идите, вы оба.

Взявшись напряженными пальцами за щеколду, Габриэль глубоко вдохнул и в молитве попросил у Бога силы духа. Он знал это место. Вернее, такие места. Скрытые от глаз. Переполненные ложью, преступлениями и безнадежностью. Изобилующие искушениями.

Он толкнул тяжелую дверь, и открывшиеся внутренности борделя подтвердили его самые мрачные опасения.

– Ну-ну! – воскликнул Фернан, заглядывая через его плечо. – Возможно, это все-таки мое предназначение.

Освещенные тусклым факелом, на подушках и оттоманках расположились десятка два полуодетых женщин. С проститутками развлекались мужчины, которым приходилось нагибать головы под низкими, неравномерно расположенными потолочными балками. Смешение ярких красок в полумраке контрастировало с темными улицами снаружи, но пышные наряды и пряные ароматы не могли замаскировать запах немытых тел и секса.

В дальнем углу широкой комнаты без окон, на возвышающейся платформе, стоял, наклонившись, мужчина. Рядом с ним стояла смуглая девушка в набедренной повязке. Мужчина говорил на рваной смеси языков – кастильского и мосарабского, общеупотребительного для преступного мира – и расписывал достоинства девушки. У нее не было родственников, не было болезней и не было долгов. Не было у нее также и девственности, в завершение сказал мужчина, но клиенты все равно окружили платформу, с золотом и мараведи в руках. Закрыв глаза, девушка покачивалась на грани обморока.

Господь милосердный... Аукцион.

Шесть мускулистых охранников окружили Габриэля и его товарищей. Он был уверен, что сможет быстро сбежать – если бы только не Фернан, хнычущий у него под боком.

Самый крупный из шестерых вытащил блестящую, покрытую гравировкой берберскую саблю, преграждая им выход.