Сандра Хилл - Холодный викинг Страница 20

— Не надо тащить меня так. Я могу идти.

— Да, но сможешь ли встать, когда я покончу с тобой? — осведомился Торк дрожащим от гнева голосом.

— Ты и притронуться ко мне не посмеешь.

— Хочешь снова побиться об заклад? — ледяным тоном прорычал Торк. Руби поняла, что дело плохо. Его пальцы сжимали ее руку железными тисками, хотя она безуспешно пыталась вырваться. В глазах Торка бушевала ярость. Что сталось с человеком, который так тепло смотрел на нее только вчера вечером, улыбался детским сказкам и даже игриво ущипнул Руби перед уходом? Неужели его настроения так же непредсказуемы, как и у короля Зигтрига?

— Я предупреждал — не пытайся сбежать! А ты осмелилась взять с собой еще и дочь Олафа и моего сына! — прошипел он так, чтобы никто не мог подслушать.

— Не мели чушь. Мы просто пробежались.

— Чушь? Посмотрим, что ты запоешь, когда мой кнут сдерет с твоей спины кожу!

Руби вызывающе вскинула голову, но руки задрожали от страха. Неужели этот человек, так похожий на ее доброго мужа, причинит ей боль?

Она искоса посмотрела на него. Лицо по-прежнему суровое, губы крепко сжаты.

Войдя во двор, Олаф приказал Джиде увести детей.

— Накажи Тиру и Тайкира, иначе, если я сделаю это сам, им не поздоровится, — бросил он жене. Джида даже не поморщилась.

— Нет! — запротестовала Руби. — Они не сделали ничего плохого! Мы просто добежали до фермы. Это моя вина!

— Нет, они знают правила. Никогда, никогда не покидать дом без разрешения!

Но тут ее слова дошли до Олафа и Торка.

— Ферма! Да знаешь ли ты, как опасно детям ли ходить так далеко?! — воскликнул Торк. — Кругом полно врагов! Саксы или Ивар с радостью возьмут в плен за выкуп внука Гаральда, пусть и незаконного! — тихо объяснил Торк и, пронзив ее взглядом сверкающих глаз, добавил:

— Впрочем, может быть, это часть твоего плана!

Торк продолжал тащить Руби к конюшне, а Гудрод и Олаф следовали за ними по пятам. Войдя в конюшню, Олаф сухо приказал Гудроду:

— Собирай вещи.

— Но, хозяин…

— Не смей молить о милосердии или приводить бесполезные объяснения, — процедил Олаф.

Руби непонимающе наблюдала, как раб боязливо отошел. На лице было написано покорство и смирение. Он шагнул в тесную клетушку, где скорее всего спал, оглянувшись лишь однажды, чтобы послать ей полный ненависти взгляд. Очевидно, он во всем винил незваную гостью. Потом Гудрод положил жалкую одежонку в кусок ткани и связал узлом.

Показав Гудроду на дверь, Олаф обратился к Торку:

— Я отведу негодяя на пристань и продам первому же работорговцу, которого увижу.

Торк мрачно кивнул.

— Нет! — завопила Руби, поняв, в чем дело, и, встав перед рабом, раскинула руки.

— Ты не можешь наказывать Гудрода за мою ошибку!

— Это и его ошибка. Ему приказали стеречь тебя днем и ночью. Он не выполнил свой долг, и от наказания не уйти. Отойди!

Руби не шевельнулась, и Торк грубо ее оттолкнул.

— Прежде чем я вернусь, — добавил Олаф, — зайду на ферму и выясню, почему Тостиг так небрежно выполняет свои обязанности. Пусть он и свободный человек, интересно узнать, где он был, когда дети бездельничали там без присмотра.

— Без присмотра? — возразила Руби. — Я была с ними!

Взгляды, полные холодного презрения, без слов говорили, что думают Торк и Олаф о ее надзоре. Руби убито смотрела вслед понурому рабу, выходившему из конюшни.

— Животное! — разъяренно прошипела она Торку.

— Ты еще не знаешь, на что я способен.

Втолкнув ее в клетушку, где спал Гудрод, он приказал:

— Снимай одежду. Всю!

— Чт… что?

— Не вынуждай меня повторять. Тебе не понравятся последствия.

Синие глаза, так похожие на глаза мужа, свирепо сверкнули.

— Зачем?

— Осмеливаешься спорить со мной?

Он надвинулся на нее, слишком огромный для закутка, где едва помещались лежанка и ночной горшок. Но Руби отпрянула:

— Что ты собираешься сделать со мной?

Торк неожиданно понял, чего она боится, и презрительно скривил губы:

— Ничего я не сделаю с твоим предательским телом! Меня тошнит от тебя!

Руби съежилась от уничтожающего тона.

— Тогда почему хочешь, чтобы я разделась?

— Чтобы ты не сбежала, безмозглая дура! Я постараюсь, чтобы ты оставалась на месте, пока не придет пора избавиться от тебя.

— Но куда я могу сбежать?

— Молчи! Я достаточно наслушался. Либо раздевайся, либо я отведу тебя во дворец! И поверь, тебе не понравится обращение короля с непокорными рабынями, особенно когда он прикажет сорвать с тебя одежду!

Стараясь не показать страха, Руби сняла с себя все, вплоть до носков и кроссовок, и Торк, собрав одежду, повернулся, чтобы выйти. Красная от стыда, Руби, однако, не собиралась молить о пощаде и, вместо того чтобы прикрыться руками, вызывающе подняла подбородок. Торк против воли уставился на нее, но его взгляд не выказывал ни малейшего сожаления по поводу непростительного поступка.

Руби сквозь пелену слез взглянула на Торка и прошипела:

— Ненавижу тебя! Я думала, что ты мой муж. Что любишь меня.

И заметила, как сжались кулаки Торка, прежде чем он повернулся и вышел, заперев за собой дверь. Руби уселась на лежанку и залилась слезами, оплакивая все — и потерю Джека, и прежнюю жизнь, и Торка. Все смешалось в ее мозгу и стало единой печалью.

Несколько часов спустя она проснулась и обнаружила, что лежит лицом вниз в унылой клетушке без окон. Повернувшись, она заметила на пороге Джиду и ее дочерей и поскорее подтянула колени к подбородку, стараясь скрыть наготу.

— Астрид, ты принесла белье? — спросила Джида.

— Да, — кивнула девушка и вручила матери простыни и меховое покрывало. Джида бросила их на постель рядом с Руби. Другая девочка внесла деревянный поднос с кувшином воды и куском плоского хлеба. Третья поставила в углу новый горшок и унесла старый.

Джида знаком велела дочерям выйти. Строгое лицо и голос говорили о потере доверия и разочаровании. Руби не могла позволить ей думать самое худшее.

— Джида, я никогда намеренно не причинила бы зла Тире или Тайкиру! Для меня Тайкир — мой сын. А Тира… совсем как дочь, которой у меня никогда не было. Я не могла бы любить ее больше, даже будь она моей дочкой.

— Фу! Добрые намерения еще ничего не означают! Не знаю, может, ты действительно шпионка, замыслившая похитить наших детей! Во всяком случае, твое недомыслие грозило детям бедой, а такого мы не можем допустить. Тебе доверять нельзя.

После этого Джида возвращалась каждый день, но теперь уже одна, и молча ставила на стол поднос с хлебом и водой, меняла горшок на чистый и отказывалась отвечать на вопросы Руби.

На пятый день Руби призналась себе, что поступила беспечно, и не только потому, что взяла детей на прогулку без разрешения. Она не приняла в расчет свирепости викингов и то опасное время, в котором очутилась. Видя, как смягчился Торк в кругу семьи, она ошибочно предположила, что викинги ничем не отличаются от современных людей.