Барбара Картленд - Где бы ты ни был Страница 21

Ванда с сочувствием улыбнулась. Она понимала, это, должно быть, сильно било по самолюбию.

— Так что случилось, когда ты встретил ее вчера вечером? Она тебя узнала?

— Как это возможно? Когда мы впервые встретились, я для нее просто не существовал. Но теперь я граф, обладающий состоянием, и она расточала улыбки и... приглашения.

— Но ты ведь их не принял? — спросила Ванда. У нее вдруг перехватило дыхание — по каким-то загадочным причинам ей было очень важно услышать ответ.

— Никакие приглашения от столь бессердечной особы меня бы не соблазнили, — ответил он. — Я встречал много таких женщин.

Он говорил легко, но Ванда чувствовала, что в его душе все же остался какой-то болезненный след. Наверное, поэтому он и решил жениться только на той женщине, которая будет любить его самого, а не титул и деньги.

Роберт увидел, как она на него смотрит и, улыбнувшись, поспешил сменить тему.

— Нам нужно разработать маршрут, — предложил он. — Ты действительно хочешь осмотреть Вену?

Ванду озадачили нотки напряжения в его голосе.

—А ты бы предпочел не останавливаться в Вене? — спросила она. — Я много раз слышала, что это очень романтичный город, полный света и музыки.

— Это было правдой, — веско заметил он. — И когда-нибудь он снова станет таковым. Но сейчас, после трагедии, этот город темный и печальный.

Ванда поднесла руку к лицу.

— Трагедии? — повторила Ванда. — Ну конечно, я совершенно забыла!

Четыре месяца назад Австро-Венгерский кронпринц Рудольф совершил самоубийство. Он застрелился в охотничьем домике в Майерлинге. Там же обнаружили тело молодой девушки, Марии Вечеры, застреленной из того же револьвера.

—У меня есть друг в британском посольстве, и я слышал об этом довольно много, — сказал Роберт. — Вена в трауре, атмосфера там очень напряженная, поскольку власти скрывают правду о том, что произошло. Сначала говорили, что принц умер от отравления, но в конце концов вынуждены были признать, что он скончался от пулевого ранения в голову. Но они по-прежнему отрицают уже известную всем истину, что это было самоубийство.

— Как ужасно, — прошептала Ванда. — Ты ведь, кажется, встречался с принцем Рудольфом?

—Да, пару лет назад, когда он приезжал в Лондон на бриллиантовый юбилей королевы.

—Я помню, как ты говорил, что он тебе понравился. Да ты же принимал его у себя в гостях вместе с принцем Уэльским.

Роберт усмехнулся, припоминая то событие.

—Да, действительно. Из Америки как раз прибыло шоу Буффало Билли, и все мы хотели его посмотреть. Мы выпили слишком много и сильно развеселились. Но потом принц стал угрюмым и принялся рассуждать о самоубийстве, как это часто с ним бывало, судя по рассказам его свиты.

—Уже тогда? — поразилась Ванда.

—Да. Он был охвачен идеей свести счеты с жизнью. При этом он производил впечатление приятного человека и тогда мне очень понравился.

Ванда обратила внимание на легкий акцент на слове «тогда» и бросила быстрый взгляд на собеседника.

— Но не сейчас?

Поколебавшись, он ответил:

—Я также был знаком с Мари Вечерой. Она отчаянно мечтала, чтобы ее представили Рудольфу. Она обожала его издали — так, как обожают любимого актера.

—А ты видел ее, когда они уже встретились?

— Нет. Это случилось позже. Прошлой осенью ей наконец удалось привлечь его внимание, а спустя несколько месяцев она была мертва.

— Как ужасно, — воскликнула Ванда.

— Вот именно. Мир уже назвал эти отношения Великой историей любви. Но я думаю, что поступок Рудольфа достоин презрения. Ему было тридцать, у него были жена и ребенок. А ей — всего восемнадцать, еще совсем дитя! Нет, я понимаю любовь иначе.

В его голосе появились какие-то новые нотки, и от этого в груди у девушки что-то затрепетало.

—А как ты понимаешь любовь, Роберт?

Он помолчал, а когда заговорил, в голосе его снова зазвучали странные нотки.

—Любить — значит отдавать, ставить интересы дорогого тебе человека превыше всего. Если бы Рудольф действительно любил ее, то велел бы ей оставить глупости, вернуться домой и искать свое счастье без него. Даже если бы это причинило ему боль. Настоящая любовь заставила бы его делать то, что лучше для любимой.

Он снова замолчал, и Ванда затаила дыхание, не желая нарушить ту удивительную атмосферу, которая, как ей показалось, их окружила.

— Я думаю, что если бы я испытывал любовь к женщине — я имею в виду действительно настоящую любовь, а не просто...

— Не просто любовные похождения, — подсказала Ванда.

— Не просто любовные похождения, — повторил он следом за ней. — Не стану отрицать, у меня были именно похождения, и ты кое-что слышала о них.

— О да, — согласилась она.

— Но с женщиной, которую ты действительно любишь, — все совсем по-другому. По крайней мере, я так думаю. Я никогда не любил по-настоящему.

— Никогда?

— Никогда, — откровенно подтвердил он. — Это звучит ужасно, но во всех моих страстных влюбленностях какая-то часть моего «я» всегда была на страже моих собственных интересов, и я был готов ретироваться, как только прозвучит предупредительный сигнал.

— Как это?

— Например, если она слишком очевидно интересуется моим состоянием. Сначала всегда казалось, что эта женщина просто восхитительна, но позже я смотрел ей в глаза и видел там только холодный расчет.

— Но ведь и тобой тоже руководил холодный расчет, — заметила Ванда.

—Да, наверное. В этом-то и проблема. Когда я начинаю осознавать, что часть моего «я» равнодушно наблюдает за происходящим со стороны, это — конец.

— Как ее звали? — мягко спросила Ванда.

-Что?

— Ты же говоришь о какой-то конкретной женщине, верно?

— Может быть. Не важно.

«А для меня важно», — подумала девушка. Но промолчала.

— Однажды я был страстно увлечен, — продолжил он задумчиво, — а потом заметил опасность и тут же отступил. Но если бы то, что я к ней испытывал, было настоящей любовью, мое чувство самосохранения так не ощетинилось бы. В первую очередь я думал бы о том, чтобы она была счастлива, и принял бы ради этого любую боль. Потому что именно в этом — настоящая любовь.

— Но сможешь ли ты когда-нибудь найти столь совершенную женщину? — спросила Ванда.

Он с нежностью улыбнулся ей.

—Я не говорил, что она должна быть совершенной. Просто в ней должно быть нечто такое, что зацепит мое сердце. Если в ней это есть, то пусть сколько угодно раздражает меня, бесит, пусть будет неразумна и неблагоразумна — я буду ссориться с ней, смеяться над ней или вместе с ней. Может, иногда мне будет хотеться свернуть ей шею — но это не станет показателем того, что я не люблю ее. — Он замолчал и, словно внезапно очнувшись, уже другим тоном произнес: