Порабощенные сердца - Хилл Эдит Страница 22

Выражение смуглого лица сначала не изменилось. Потом Гален приподнял бровь.

— Я разрешаю тебе попробовать. — Вызов прозвучал тихо, почти неслышно.

Римлянин принял оборонительную позу. То, что он безоружен, казалось, не волновало его.

— На этот раз перед тобой не мальчик, британец, и ты можешь рассчитывать только на свои силы. Посмотрим, хватит ли их.

Рика бросилась вперед, встав между мужчинами. Какая-то сила, неизвестно откуда взявшаяся, заставляла ее предотвратить эту схватку прежде, чем она начнется.

— Вон, — прошипела она, глядя прямо в глаза римлянина. — Уходи. Я приказываю тебе, раб!

Она не думала, подчинится он или нет, так же как не думала о причине своего вмешательства. Но каким-то непостижимым образом он действительно подчинился. Склонил свою темную голову перед ней с самым почтительным видом и отступил.

Вдруг она догадалась, прочитав у него в глазах так, как будто он высказал свои мысли вслух. Да он и высказал их, тогда, в тот день, когда рубил сухое дерево в лесу. Его покорность была не подчинением, а уступкой обстоятельствам — по его выбору. Сейчас он решил отступить, а ранее решил войти и заступиться за нее. И эта помощь была в некотором роде платой за то, что она помогла ему с Балором. Их долги друг другу должны быть уплачены.

Рика следила через открытую дверь, пока он не скрылся из вида. Потом повернулась к Маурику. Появление Галена дало ей время опомниться и собраться с силами. Больше она его не боялась. И все же нужно было усилие, чтобы встретиться с ним взглядом. Его глаза превратились в узкие щели, излучающие ярость и подозрение.

— Ты защитила его, — обвинил он. — Я желаю знать, почему?

— Защитила? Я ненавижу его. Никогда не забуду того, что со мной сделали, и каждое мгновение проклинаю его и его род.

Он взглянул на нее.

— Если я узнаю другое…

Зловещий вызов в ее глазах помешал ему завершить угрозу. Маурик направился к двери и, выходя, обернулся, чтобы бросить последнее слово:

— Пока я не поверил, что только нужда в его труде и женская бестолковость заставили тебя дважды глупо защищать его. Это не должно повториться. И… если твой раб осмелится еще хотя бы раз поднять глаза в моем присутствии, я позабочусь, чтобы от него было еще меньше пользы, чем от этого калеки, с которым ты нянчишься.

Будто приросшая к месту, Рика смотрела, как он покидает хижину и идет через двор к воротам. Только когда сердцебиение в груди утихло, она подошла к двери, чтобы удостовериться в уходе Маурика. Споткнувшись о бревно в проходе, она поняла причину треска, который раздался при появлении римлянина. На поду лежала рассыпавшаяся охапка дров. Зачем он бросил их — чтобы приготовиться к схватке или просто отвлечь внимание, — она не знала.

Не знала она также, насколько далеко зашел бы он, если бы не ее вмешательство. Несомненно, вражда между ним и Мауриком была так сильна, что любого предлога было достаточно. А что сделала она? Зачем она попыталась предотвратить начинающуюся драку? Опять, как и в случае с Балором, она не нашла ответа. Однако тогда она и не пыталась его искать. Теперь же это нужно сделать. Хотела ли она защитить раба от порчи или мужчину от опасности?

Весь день снова и снова Рика задавала себе этот вопрос. Нельзя отрицать, что за две недели, прошедшие с момента его появления, ее ненависть уменьшилась. С трудом признав его присутствие, она постепенно как бы примирилась с ним, а после визита Церрикса начала даже привыкать. Его фигура… звук инструментов во дворе… до такой степени стали частью ее жизни, что она с трудом могла припомнить, как было раньше. Каждый день начинался и заканчивался одинаково — с его стука, которым он сообщал о своем прибытии с дровами для очага.

Внезапно дверной проход, освещенный светом уходящего дня, потемнел.

Она узнала его без слов и прежде, чем раздался знакомый стук. Оторвавшись от станка, смотрела, как он входит.

— Ты сошел с ума, римлянин, или просто непроходимо глуп? — Она неловко поднялась, убрав упавшую на глаза прядь волос. — Он опасен.

В глубине глаз сверкнул огонь — он тоже был опасен.

— Я не боюсь его, — наконец выговорил он, пересекая комнату и наклоняясь около очага, чтобы сложить дрова.

Когда-то она не позволяла ему даже войти, теперь же смотрела на его действия, понимая, какими они, да и сам он, стали привычными. Обеспокоенная этой мыслью, она отвела взгляд и вернулась было к своему станку.

— Он хочет тебя.

— Что? — Взгляд вспыхнул гневом и возмущением. — Что ты сказал?

Он едва заметно улыбался, но в улыбке не было ни вызова, ни веселья.

— Маурик. Он хочет тебя. Сегодня… я вмешался потому, что услышал твой крик. Однако у меня было время обдумать. Не знаю, может быть, я помешал, если ты одобряла его поползновения?

Рика сухо рассмеялась.

— Теперь я поняла, что ты еще и глуп, римлянин. У тебя либо плохие мозги, либо глаза. Ты не мог бы ошибиться сильнее… — Но не зная о Маурике того, что знала она, и увидев их, ему действительно могло так показаться. Она вздрогнула при воспоминании об этом нападении. — Ты не понял, что ты видел, римлянин.

Странное, тяжелое выражение не исчезло с его лица.

— Тогда объясни мне, — он медленно поднялся, — как это можно объяснить по-другому.

Она вовсе не обязана давать ему какие-либо объяснения. И этот вопрос совершенно не хотела бы обсуждать с ним. Но его темный, пронизывающий взгляд заставил искать слова.

— Хорошо… могу тебя уверить, Маурик не хочет меня. То, что ты видел, выражает не его желание, а его презрение. Видишь ли… — Она остановилась, почувствовав, что голос начинает дрожать. Глубоко вздохнув, постаралась успокоиться. — Мой родственник не может не видеть во мне женщину, которая позволила изнасиловать себя его врагам. Конечно… ты уже догадался. Не так ли, римский солдат? Судьба женщины, оставшейся в живых… Вы называете это военными трофеями? — Она подняла голову и вынудила его посмотреть ей в глаза. Понять невысказанное обвинение — и ответить на него.

— Да.

Была ли в его голосе напряженность? Кривая усмешка появилась на ее губах.

— Да, — прошептала она, — это так, римский солдат… К тому же, в постели Маурик предпочитает мужчин.

Она помолчала, ожидая реакции, но увидела лишь проблеск удивления.

— Итак… несмотря на его важный вид и тщеславие, он не выполняет основного долга хорошего петуха.

Рика молча, внимательно следила за человеком, стоящим перед ней. Этот римлянин знал обычаи воинов племени — обычаи чисто мужского общества — и не выказал ни малейшего удивления. Или, быть может, у них все так же?

В ее племени мальчик из клана воинов начинает носить оружие с семнадцати лет. С этих пор он почти все время проводит среди людей своего пола, обучаясь сражаться, фехтовать, предаваясь охоте и пьянству — всем искусствам, доказывающим его способность к битве. Живя вместе, мужчины удовлетворяют друг друга, рассматривая женщину не как источник удовольствия, а только как средство для продолжения рода.

Этот обычай и сопутствующая ему вера в то, что воины должны видеть друг в друге единственную достойную компанию, воспринимаются среди ее соплеменников как естественные.

Она посмотрела на молчавшего римлянина. Его собственный мир тоже исключительно мужской мир — солдаты, тысячи солдат, живущих вместе за стенами своих укреплений. Поэтому он должен понять. Хотя, судя по его замечанию, он не из тех, кто сделал подобный выбор. По-видимому, открытие сексуальных приверженностей Маурика не разубедило римлянина. Она видела это в его взгляде.

— Если он балуется в постели с приятелями, это не означает, что он не хочет овладеть и тобой. Я имею понятие об обычаях и привычках ордовиков. Многие ваши воины легко находят удовлетворение как в женских, так и в мужских объятиях. Но ты не ответила на мои вопрос. Ты поощряла его пли нет?

Ее раздражение перешло в гнев.

— Нет. Никогда. Не только его, но и никого другого! Ты ошибаешься, римлянин, — холодно заключила она, — и не знаешь наших обычаев. Для женщины постель — место не для удовольствия, а для исполнения супружеских обязанностей.