Йорг Кастнер - Смертельная лазурь Страница 23

Внизу меня дожидалась Корнелия.

— Ну, как все прошло? — с волнением в голосе стала расспрашивать меня она. — Давно же мне не приходилось слышать, чтобы мой отец хохотал от души.

Я в нескольких словах передал ей нашу беседу. Лицо девушки сияло.

— Слава Богу, вы с ним не рассорились, господин Зюйтхоф. Отцу пойдет на пользу, если у него опять появится ученик. А в доме — мужчина.

— А ваш отец уже не в счет?

— Отец состарился, силы уже не те. Когда был жив Титус, тот хоть что-то делал, что не под силу ни нам, женщинам, ни старику.

— Я слышал о смерти вашего брата, но как и почему он умер, не знаю. Он ведь был еще очень молод.

— Ему и двадцати семи не исполнилось, — сообщила Корнелия. — В феврале прошлого года он женился. А вот дочь Тиция появилась на свет уже после его смерти. Если б не эта малышка, отец бы совсем сник. Стоит только Магдалене, его невестке, принести девочку к нам, как он буквально расцветает. В ней ведь часть Титуса, это и вселяет жизнь в отца.

Корнелия замолкла. Печаль затуманила ее взор. Пару мгновений спустя девушка продолжала:

— Чума унесла от нас Титуса. Увы, тут уж ничего нельзя было поделать. Седьмого сентября прошлого года мы схоронили его на Вестеркерке. Он лежит в общей могиле, нам еще предстоит перенести его прах в фамильный склеп ван Лоо, семьи Магдалены. Но мы пока повременим. Я боюсь, что для отца это означало бы повторение трагедии. — Подняв глаза, она улыбнулась мне. — Ох, давайте не будем говорить обо всех этих ужасах. Нынче такой прекрасный день. Вы уже сегодня перевезете к нам вещи, господин Зюйтхоф?

— Называйте меня Корнелис, прошу вас. А то я кажусь себе глубоким стариком. Что же касается моего скарба, думаю, этот воскресный день слишком чуден, чтобы транжирить время на канитель с перевозкой. В парк напротив сбежался, наверное, чуть ли не весь Амстердам. Я там еще не был. А вы?

— Меня туда водили, но давно, еще в детстве. Тогда мы жили на Йоденбреестраат. А с тех пор как перебрались сюда, я там ни разу не была. С нас и так хватает этого шума, музыки, криков подвыпивших горожан.

— Ну, знаете, одно дело веселиться самому, другое — слушать, как веселятся другие, — хитровато подмигнув, не согласился я.

— Значит, вы приглашаете меня, Корнелис?

— Приглашаю.

Это воскресенье без всяких оговорок стало веселым и радостным днем. Мне удалось уговорить Рембрандта взять меня в ученики, а теперь в обществе Корнелии я оценивал хитроумное изобретение немца Лингельбаха. Разумеется, Корнелия была для меня несколько молода, но стоило мне заговорить с ней, как я начисто забывал об этом. Девушка оказалась не по годам взрослой, искушенной в житейских делах, мудрой, да и физически она мало напоминала ребенка, виденного мною два года назад. Не раз я ловил себя на том, что чуть дольше задерживаю взгляд на женственной округлости форм. Однажды, когда взоры наши случайно встретились, Корнелия понимающе улыбнулась.

Бродя по Лабиринту, мы шутили, смеялись, останавливались у фонтанов, окроплявших нас свежестью в этот жаркий день. В Кунсткамере мы потешались над разными разностями, любая из которых вполне украсила бы коллекцию диковинок отца Корнелии: над малахитово-зеленым попугаем, изрекавшим сальности, мощным черепом слона, фигурками, приводимыми в движение механизмами и принимавшими самые замысловатые позы. В огромном Лабиринте мы, как и следовало ожидать, заплутали, а когда наконец выбрались из него, съели по доброму куску девентерского пирожного, к которому заказали и шоколад глясе. Ближе к вечеру мы, добредя до виноградников Лингельбаха, без сил опустились на деревянную скамью, велев принести нам графинчик сладкого вишневого вина.

— Корнелис, с чего это вы так расщедрились? — игриво спросила Корнелия, когда служанка торопливо поставила на наш стол вино. — Не забудьте, вам ведь еще оплачивать занятия у моего отца.

Я нагнулся к ней поближе:

— Могу я доверить вам один секрет?

— Какой?

— Договариваясь с вашим отцом, я произвел на него такое впечатление, что он даже запамятовал взять с меня обещанные деньги за первую неделю.

Корнелия улыбнулась.

— Рановато радуетесь, господин Зюйтхоф. Дело в том, что за все денежные поступления в этот дом отвечаю я.

— Вы?

— Разумеется. Вы забыли, что ли? С тех пор как мой отец одиннадцать лет назад был объявлен банкротом, ему ничего не принадлежит. Это для того, чтобы кредиторы не ободрали его как липку, забрав все нажитое до последнего гульдена.

— Но ваш отец работает и получает за это деньги. Как же он умудряется обхитрить кредиторов?

— Тогда у нотариуса было составлено соглашение, в соответствии с которым отцу предоставили место в лавке художественных изделий, принадлежавшей моей матери и моему брату Титусу. Отец, таким образом, получает крышу над головой и пропитание за свои ценные советы и за работу.

— И все это законно? — не поверил я.

— Вполне.

— И после смерти матери и брата все дела ведете вы?

— Можно сказать и так. Я получила от матери в наследство свою часть лавки. Конечно, за все важные вопросы отвечает мой опекун, художник Кристиан Дузарт. Но полагающиеся от вас отцу деньги вы спокойно можете передавать мне, ведь мы с Ребеккой рассчитываем все расходы по дому и делаем покупки.

Девушка полушутливо протянула руку за деньгами, и я, шутливо-театрально закатив глаза, вложил ей в ладонь гульден. И тут мы оба рассмеялись — вновь ставший беззаботным художник Корнелис Зюйтхоф и успевшая расстаться с детством Корнелия ван Рейн.

Что за сюрпризы преподносит нам порой судьба! В этом мне предстояло убедиться вечером того же дня, когда я проводил Корнелию домой.

Еще не наступили сумерки, но у канала Розенграхт, где домики на узеньких улочках жались один к другому, было темно. Весь день меня не покидало чувство, что за мной кто-то тайком следит, причем казалось, будто за мной подглядывали даже во время наших с Корнелией скитаний по Лабиринту. Но там было столько народу — купцов, мушкетеров, моряков, радостно смеявшейся детворы, приличных и не совсем женщин, — что тому, в чьи намерения входило не упускать меня из виду, явно приходилось туго. В конце концов я отнес все мои предчувствия на счет расшатавшихся за последние дни нервов. Но теперь, шагая по узеньким переулкам, я ощущал незримую ледяную руку у себя на спине, словно предостерегавшую от неизвестной опасности. И тут я услышал за спиной шаги. Я несколько раз менял направление, однако шаги не исчезали, то затихая, то снова становясь громче. Все мои попытки украдкой разглядеть преследователя успехом не увенчались. Стоило лишь повернуть голову, как он мгновенно растворялся в тени домов. И вот, проходя мимо пекарни, где громоздились большие ящики, я принял решение. Проворно юркнув за ящики, я съежился в засаде. Если меня на самом деле кто-то преследует, он обязательно пройдет мимо. Я до сих пор пытался убедить себя, что шаги принадлежат какому-нибудь безобидному прохожему, как и я, возвращавшемуся из Лабиринта в город.