Джоанн Харрис - Блаженные Страница 24

— Мы даже не простились, — сказала себе я, но Антуана снова смерила меня мрачным взглядом.

— Я не виновата, — повторила она. — У нас тут ни у кого детей нет. А ты что, особенная?

Я не ответила, ибо уже поняла, чьих это рук дело. Что ему нужно? Неужели я еще чем-то ему интересна? Когда я вернулась в нашу спаленку, кроватки Флер уже не было. Мои пожитки не тронули, даже книги и бумаги в тайнике за выпавшим камнем. Кто выглядывает из-под края одеяла? Это Мушка, куколка Флер, она сидит на полу у моей кровати. Флер была совсем крохой, когда Перетта смастерила куклу из лоскутков, а вместо волос пришила разноцветную шерстяную пряжу. Круглым личиком с глазками-пуговками и розовыми щечками Мушка удивительно похожа на Перетту. Еще они обе немы, Мушке вообще рта не досталось.

Я застыла с куклой в руках, не в силах даже думать. Первым побуждением было разыскать нового духовника и выпытать у него, если надо, угрожая ножом, куда он уволок мою дочь. Но я слишком хорошо знала Лемерля. Он бросил вызов, сделал первый ход в игре с неизвестными мне ставками. Если отправлюсь к нему прямо сейчас, сыграю ему на руку, а если потерплю, возможно, заставлю раскрыть карты.

Всю ночь я крутилась и ворочалась. Моя спаленка самая дальняя от двери, и ночью в уборную не набегаешься, зато соседка только одна. Еще есть окно, пусть даже восточное, и места побольше, чем у других. Ночная духота сулила грозу. От бессонницы я смотрела в окно. В предрассветные часы над морем гремел гром, гигантские зигзаги молний беззвучно вспарывали черно-багряные тучи, но дождь так и не пошел. Я гадала, смотрит ли на грозу Флер или, намучившись, спит в чужом доме, засунув пальчик в рот.

— Тш-ш, Флеретта! — В отсутствие дочери я успокаивала Мушку, вместо волос Флер гладила разноцветную пряжу. — Я здесь, я с тобой. Все хорошо.

Я начертала звезду на матерчатом лбу Мушки и прошептала мамин наговор: Stella bella, bona stella. Пусть это цыганская латынь, но меня старый стишок успокаивает. Вот и в ту ночь боль в сердце утихла, страх отступил. Лемерлю отлично известно: если Флер тронут хоть пальцем, от меня он не получит ничего. Я так и лежала, обняв Мушку, за тонкими перегородками мирно спали сестры, а молнии выхватывали из мрака один остров за другим.

15. 19 июля 1610

Сегодня особых обновлений не случилось. Новая настоятельница уединилась с Лемерлем в своей часовне, предоставив нас самим себе. Приподнятого настроения как не бывало, вернулась тревожная неизвестность. Переговаривались мы исключительно шепотом, словно у смертного одра. Сестры вновь приступили к своим обязанностям, но, за исключением Альфонсины и Маргариты, трудились спустя рукава. Даже Антуана приуныла на своей кухне, после давешних обвинений в излишествах неуемного добродушия у нее явно поубавилось. Рабочие-миряне пришли осмотреть часовню. Вдоль западной стены возвели леса, видно, полезут на худую крышу.

С утра моим первым побуждением снова было разыскать Лемерля и спросить про дочь. Не раз и не два я, решившись, шла к сторожке, но вовремя говорила себе «стоп». Можно не сомневаться, Лемерлю именно это и нужно. В результате утро я провела на солончаках, но привычной легкости в движениях не чувствовала. Я яростно мотыжила соляные кучи, разбивая аккуратные белые холмики в грязную жижу.

Похищение Флер терзает не только душу, но и тело — боль язвой вгрызается все глубже и разъедает меня изнутри. Боль черной тучей омрачает погожий день. Боль сильнее меня. И вот я снова бросаю мотыгу и бреду к сторожке… Нет, мой единственный козырь — молчание. Пусть Лемерль первым раскроет карты. Пусть сам ко мне придет.

По возвращении я узнала, что Лемерль с новой настоятельницей быстро закончили разговоры и разошлись по своим обителям — она в келью матери Марии, он в сторожку у монастырских стен. Сестры так и не успокоились. Предоставленные сами себе, они шептались об обещанном обновлении. Слышались робкие недовольства, но в основном сплетни, пустые и невежественные.

Особенно охотно перемывали косточки Лемерлю и, к моему удивлению, отзывались о нем благосклонно. Иные роптали на пигалицу, решившую перевернуть нашу жизнь вверх дном, а новый духовник впечатлил почти всех. Альфонсина, разумеется, захлебывалась от восторга и с трепетом неофитки перечисляла достоинства лжеотца Коломбина.

— Ах, сестра Августа, я только заглянула ему в глаза и сразу поняла. Черные, бархатные, не глаза, а очи! Они словно видят меня насквозь. И тело, и душу! — Веки полуопущены, рот приоткрыт — Альфонсина содрогнулась. — Он святой, сестра Августа! Я нутром его святость чувствую!

Впрочем, приступы обожания случались с Альфонсиной и раньше. Так, приезд местного приора погрузил ее в прострацию на добрых две недели. Я искренне надеялась, что со временем восторг Альфонсины поуляжется. Пока при одном упоминании его имени она вспыхивала и, намывая полы, повторяла «Коломбин де Сен-Аман», точно молитву.

А как Лемерль впечатлил Маргариту! Вслед за Альфонсиной она помешалась на чистоте, по сто раз скребла и протирала все вокруг, вздрагивала от любого резкого звука, а рядом с Лемерлем краснела и заикалась, как шестнадцатилетняя. И это сморщенная сорокалетняя черепаха! Клемента, чуя Маргаритино состояние, жестоко ее дразнила, остальные сдерживались. Как смеяться, если Маргаритины чувства к новому духовнику вышли за разумные пределы и вызывали не смех, а отвращение?

Прежде Маргарита с Альфонсиной терпеть друг друга не могли, а благодаря новой одержимости сблизились. Они вместе вызвались привести в порядок сторожку, заброшенную со времен доминиканцев и донельзя запущенную. Сегодня утром они выбрали мебель, которая могла понравиться новому духовнику, и перенесли ее в сторожку. К вечеру домик блестел, как денежка: на земляном полу красовались чистые коврики, в каждой из трех комнат — свежие цветы. Отец Коломбин поблагодарил их с подобающей скромностью, и с той минуты обе сестры стали его рабынями.

Ужинали мы пустым картофельным супом, который хлебали в полной тишине, хотя мать Изабелла и Лемерль в трапезной не присутствовали.

После вечери я готовилась ко сну и ненароком глянула в окно. Через двор к сторожке спешила Антуана и что-то несла на большом блюде с крышкой. Что же, хоть новый духовник нынче поужинает всласть. Вот Антуана покосилась на мое окно. Ночной мрак сделал ее лицо расплывчатым блином с разверстым от страха ртом. Антуана резко отвернулась, натянула вимпл до самых бровей и растворилась во тьме.

Сегодня я снова раскинула карты, украдкой достав их из тайника. Отшельник. Двойка кубков. Шут. Звезда, круглым личиком, большими глазами и шапкой кудрей очень похожая на Флер. Башня, падающая на фоне черно-алого неба с зигзагами молний.