Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь… Страница 24

Вера Александровна злилась на Анну и весь следующий день, когда узнала, что был с визитом в доме Михаила Львовича кавалергард Караташев с demande en mariage, а та вдруг возьми да откажи ему! Женихами-то разве разбрасываются? Красив, умен, со связями и положением в обществе, с парой доходных имений в Малороссии в собственности да незаложенных к тому же. Pauvre homme [117], он так был влюблен в Анну, так добивался ее расположения, как видела Вера Александровна. А та стала вдруг столь холодна с ним, столь высокомерна, ни одного танца после не подарила, жаловался он, прикусывая кулак, чтобы сдержать эмоции, Вере Александровне. Вот и поддалась она его уговорам, жалея, вписала тайно на мазурку.

Анна тогда не поверила свои глазам, когда увидела тот engagement [118] в своей карточке. Она и думала бы отказаться, да Вера Александровна напомнила, что нельзя, не по этикету то, так игнорировать кавалергарда. Да и Караташев в последнее время снова был тем самым Александром Васильевичем, кто сумел покорить ее сердце — милым, предупредительным, внимательным. Он так умоляюще на нее смотрел, и ее сердце дрогнуло.

Они уже были у самого финала мазурки, когда Караташев вдруг хищно улыбнулся Анне, и она испугалась отчего-то этой улыбки, задержала на его лице взгляд, не заметила носка его ступни, выставленной всего на короткий миг далее, чем следовало. Она споткнулась о его ногу, попыталась выровняться. Но, несмотря на это, Анна удержалась бы, если бы Караташев не выпустил ее ладонь из своих пальцев. Лишенная опоры, она качнулась вперед, наступила на подол и под дружный выдох залы упала плашмя на пол, больно ударившись руками и коленями, порвав тонкую ткань подола.

— Я же говорил, что все едино, будешь у моих ног волей-неволей, помнишь? — прошептал Караташев, склоняясь к ней первым, и она взглянула на него, пораженная его словами, сломленная тем постыдным положением, в котором оказалась. Упасть на балу девице — что может быть хуже? Упасть вот так некрасиво, неграциозно, порвав платье, растеряв туфельки, что соскользнули с ног при падении, разъехались по паркету.

— Как же так случилось? — волновалась Вера Александровна, когда они ехали с того злополучного бала, покинув его тут же. — Как же ты могла быть lourdaud [119]!

— Ну-ну, — успокаивал Михаил Львович, прижимая к себе плачущую Анну. — Не плачь. С кем не бывает? Право слово. Увидишь, все вскорости забудут о том.

Не забыли. Анну, куда она бы не выезжала, сопровождали отныне постоянные перешептывания за спиной, тихие смешки. Ее перестали приглашать сперва на мазурку, опасаясь оконфузиться вместе с ней, как это случилось давеча с Караташевым, а после и на другие танцы. Стали обсуждать ее наряды и ее поведение. Была бы она не так привлекательна, ей бы простили и забыли, но людская зависть не знает пощады. Мстительный Караташев только подливал масла в огонь этой скрытой травли, вспоминая о той истории, как о «ma grande confusion»[120].

Анна не выдержала и двух седмиц. Умолила отца уехать из города, не завершив сезона, вернуться в Гжатск, в родное и такое любимое Милорадово. Ее уже не привлекал тот город, о котором она столько лет мечтала, и который так жестоко посмеялся над ней. Который едва не сломал ее, не разбил, как фарфоровую куклу…

Анна резко повернулась к Андрею, что молча слушал ее версию тех событий в Москве, заглянула в его побледневшее лицо, в его глаза, вдруг потемневшие, сжала руки с силой.

— Вам ведь Петр рассказал. К чему? Да и ладно! Все едино — узнали бы! — в глубине глаз Андрея что-то мелькнуло при виде слез, блеснувших в том резком повороте головы, и она, не сумев распознать до конца, отчего он так странно смотрит на нее, прошипела зло. — И жалеть меня не смейте, слышите? Не смейте меня жалеть! Мне не надо вашей жалости!

Андрей вдруг обхватил ее лицо своими большими ладонями, притянул к себе еще ближе. Растерянная, она не стала сопротивляться, подчинилась, даже не подумав о том, каким неприлично близким стало меж их телами расстояние — менее пальца. Только смотрела на него чуть удивленно, широко распахнув глаза. Маленькая капелька сорвалась с ресниц и медленно покатилась по щеке к уголку рта, где ее смахнул большой палец мужской руки. Анна неосознанно приоткрыла губы при этой нечаянной ласке.

«Знаешь, что означает сия мушка у рта? „Prêt a baiser“ [121], вот что», прозвучало в голове Андрея в тот же миг, и он начал склоняться к этому рту, к этим распахнутым в приглашении губам, подчиняясь желанию, тут же вспыхнувшему в груди, сметающему вмиг все доводы и возражения разума.

— Ох ты, Пречистая! Это что ж то?! — раздалось громкое причитание из того угла, где еще недавно спала сладким сном няня Анны. — Это что ж то?!

Анна тут же отшатнулась от Андрея, выскользнула из его ладоней, отбежала на пару шагов. А Пантелеевна уже поднималась со стула, поправляя соскользнувшую с плеча шаль, склонялась к ним, напряженно вглядываясь близорукими глазами в глубину оранжереи, туда, где у канапе ей почудилось нечто из ряда вон.

— Это кто ж за охальник-то? — старушка медленно направилась в их сторону, стараясь рассмотреть того, кто стоял еще недавно так близко к ее Анечке. — Вот я-то ужо пожалуюсь Михалу Львовичу-то! Ишь, что удумал! И это в таком доме-то с приличиями! Охальник и есть! Иди-ка сюда, Анна. Ко мне ступай тотчас, а то кликну лакеев, а опосля папеньку твоего! Что встала столбом? Срам потеряла совсем!

— Да прекрати ты крик, Пантелеевна! Иду я! — возмущенно воскликнула Анна. Она обернулась на Андрея и заметила, что губы того кривятся, что тот с трудом сдерживает смех. И его глаза… Она не могла не улыбнуться ему в ответ. — Вы простите мою нянечку, Андрей Павлович, она по-простому привыкла. И меня простите — мне уходить надо, иначе Пантелеевна весь дом сюда своим криком призовет. Au revoir, Андрей Павлович!

Она вдруг, сама того от себя не ожидая, протянула в его сторону руку в зовущем, приглашающем жесте, и он шагнул к ней резко, прижал тут же ее ладонь к своим горячим губам под причитание няньки: «Ой, бесстыдство творится-то! Ой, срамота-то!»

— Анна Михална! — старушка уже грозила пальцем, уже почти подошла к ним, шаркая подошвами стоптанных домашних туфель, как Анна медленно, слишком медленно убрала руку из пальцев Андрея, понимая, что тот сам уже не отпустит ее по своей воле. А после быстрым шагом направилась к дверям, подхватив по пути корзину с цветами с низкого столика. Нянька грозно глянула на Андрея из-под оборок чепца и пошаркала за своей питомицей, что-то приговаривая под нос.

У самой двери, уже почти скрываясь за створкой, Анна вдруг обернулась на него, чувствуя спиной его взгляд. О Господи, мелькнуло в голове, как уйти отсюда, когда вот так глядят эти голубые глаза! Губы кололо тем, так и не свершившимся поцелуем, тело стало таким мягким под тем взором, что она заметила, оглянувшись. И отчего няня не проснулась хотя бы на миг позднее?!