Анна Голон - Анжелика. Тулузская свадьба Страница 24

Если ей не хватило сил выслушать слова, которые помогли бы выяснить правду об этом человеке, означало ли это, что она уже утратила свою волю и попала под его влияние, в его власть?

«Это отучит тебя подслушивать под дверью!» — мрачно говорила она себе.

Самым отвратительным в их рассуждениях было то, что и тот, и другой или же оба сразу цитировали советы этого Макиавелли по поводу успеха, удачи, которую тот сравнивал с женщиной и советовал использовать для ее завоевания такие испытанные методы, как сначала обман, а затем порабощение.

И даже если речь шла только об обсуждении между учеными одного из этих невыносимых философов прошлого века, она чувствовала себя оскорбленной, и это ее раздражало.

«Это будет тебе наукой! Это будет тебе наукой!» — сердито твердила она.

Ей снова захотелось убежать…

Порой ее охватывало невыносимое беспокойство, и тогда она думала о том, чтобы укрыться в домике на Гаронне, где она провела первую ночь, как будто это могло положить конец безвыходной ситуации.

Но сегодня, несмотря на это поразительное происшествие, она странным образом почувствовала в себе силы остаться. И причина тому — обязательства перед несчастным Фабрицио Контарини, которому всюду угрожала опасность быть сожженным заживо из-за его работ. Анжелика не могла так обидеть его — без веских причин, будучи хозяйкой дома, исчезнуть, сбежать, несмотря на удручающие подозрения, которые он поселил в ней.

Голос, донесшийся из сада, привлек ее внимание.

Садовник-мориск оставил на парапете, как он это делал каждый день, букет только что срезанных цветов и сказал, что во дворце Веселой Науки появились гости. Анжелика толком не смогла бы объяснить, на каком языке они разговаривали: скорее это была смесь арабского и испанского.

Она побежала в конец террасы, выглянула во двор и услышала приветствия в честь прибывших экипажей и всадников, в которых она узнала свиту архиепископа. Он, в своем фиолетовом облачении, уже преодолел два пролета ступеней и стоял наверху лестницы.

Важный визит, который вырвал отель Веселой Науки из оцепенения.

Анжелика взяла цветы и торопливо направилась к входу в вестибюль.

Граф де Пейрак, предупрежденный своим управляющим, был уже там. Архиепископ, всегда полный достоинства, изменился в лице при виде персон, которых представил хозяин дома: Фабрицио Контарини и его капеллана.

Несмотря на свои северные корни, в которых его упрекали, монсеньор де Фонтенак был южанином, не способным скрывать свои первые чувства. Он знал, конечно, что во дворце Веселой Науки можно было встретить самых необычных людей, но — как он признавал впоследствии в своих записях — это было почти всегда «из ряда вон».

Анжелика вбежала с букетом великолепных цветов, являя собой живое воплощение красоты и юности, и если не невинности, то, по крайней мере, наивности, простодушия и женственности. Монсеньор, известный своим великолепным чутьем к такого рода нюансам, успокоился.

Облегченно вздохнув, он протянул молодому капеллану, опустившемуся на колени, руку с перстнем для поцелуя и приветствовал высокомерным кивком венецианца, который был ему известен.

— Монсеньор, простите меня, — воскликнула Анжелика. — Мне только что сообщили о вашем приезде. Я была в саду.

В свою очередь она встала на колени, чтобы поцеловать перстень.

Что скрывалось за этим неожиданным визитом? Именно этим вопросом задавался каждый, когда вскоре прелат ушел.

— Он хотел узнать, найдет ли меня здесь, у вас, — горько заметил Фабрицио.

— И узнать, не продала ли еще душу дьяволу мадам де Пейрак, — сказал граф, смеясь.

Он поймал руку Анжелики и коснулся легким поцелуем.

Когда появились гости, вечер потек как обычно — в саду наслаждались напитками и шербетом и беседовали о городских новостях.

Анжелике хотелось больше узнать об истории этого знаменитого старика — астронома, «стоящего на коленях в белой рубахе перед бородатыми кардиналами», образ которого ее преследовал. Но случай не представился. Понемногу стирались из памяти подробности беседы, которая так ее поразила.

Возвратившись к себе в апартаменты с наступлением ночи, она еще долго сидела на террасе.

Анжелика, не переставая, думала о словах проницательного Фабрицио по поводу «изменений» в отеле Веселой Науки и о том, как объяснил бы граф де Пейрак то «новшество», царящее в атмосфере дворца, которое не зависит от брака, этого «института, убивающего любовь», но влияет на всеобщее настроение?

А виной всему сам «объект события».

Одним словом, что же на самом деле думал о ней хозяин дома? Она никогда не узнает, потому что боится его язвительных слов, боится глубины его цинизма.

Внезапно ее пронзила мысль, что с таким дьявольским предвидением, какое чувствовалось в нем, граф, должно быть, догадался, что их подслушивали.

Это объяснило бы его поцелуй и слова о колдовстве. Рассудив так, Анжелика успокоилась и перестала упрекать себя за это бегство и эту уловку.

Она упала на свою постель, решив выбросить из памяти мгновения, пролетевшие в тишине, и все тайны «своего» дворца.

Ей приснился странный сон: она была заключена в донжоне, но вместо темноты он был наполнен светом, точно таким же, что струился вдоль лестницы, ведущей на следующий этаж. Ее окружали душистые запахи, кто-то уходил и приходил, но нельзя было ясно различить их лица.

Анжелика проснулась с первыми лучами солнца, когда в садах еще стояла ночная прохлада.

Ей вспомнилось, что вчера в полумраке она отчетливо видела другие мраморные ступени, которые, несомненно, вели «наверх», туда, где витал дух Галилея.

«О да… Комната с золотым замком!»

Анжелика спрашивала себя: среди стольких вещей, что переплетались в ее сознании, не приснились ли ей последние слова.

Часть вторая

Загадочный дворец

Глава 5

Прошлое Лангедока

Часто, почти ежедневно заводили разговор о Крестовых походах против альбигойцев и ереси, которая, по мнению архиепископа, осквернила в двенадцатом веке южные провинции.

Иногда Анжелика с трудом могла объединить суровые события истории и свои собственные знания, полученные из «маленьких синих книжек» или из лекций, прочитанных ей в монастыре по-французски или по-латыни.

Из крестоносцев она знала только своего предка, соратника Готфрида Бульонского[57], который освободил Иерусалим и Гроб Господень от нечестивых мусульман, таких же еретиков, как и ее ближайшие соседи-гугеноты, наглецы и смутьяны, которые благодаря Нантскому эдикту все еще худо-бедно, но жили в своих поселениях. Анжелика и Николя, чтобы попугать протестантских детей, швыряли в них четки и образки Святой Девы Марии. Говорили, что гугеноты не почитали ее ни святой, ни девой, хотя признавали матерью Христа… Именно они выдрали волосы ей, Анжелике, в ту памятную ночь…