Принцессы оазиса - Лора Бекитт Страница 24

Что наплела Франсуаза сестре Доротее?! Не зная этого, он уклонился от прямого ответа:

— Можно сказать и так. Я пытался вернуть девочку в ее мир, но, по-видимому, ее родные погибли.

— Значит, обратного пути не существует, и надо думать, как двигаться вперед, — с долей суровости произнесла монахиня. — Рано или поздно вы заберете Жаклин из пансиона. А пока она должна, — сознавая, что это не совсем правильное слово, сестра Доротея слегка споткнулась, — научиться видеть в вас своих родителей.

— И как этого добиться?

— Прежде всего — любовью. Вспомните свою семью, мать и отца, их отношение к вам.

— Я вырос сиротой.

— Почему? — с искренним сочувствием поинтересовалась сестра Доротея.

— Отец погиб на войне, а мать умерла. Я не знаю, как заслужить или завоевать расположение ребенка.

— Не надо делать ни того, ни другого. Просто протяните некую ниточку от себя к ней. Попробуйте испытать сочувствие, жалость… Все, что делается от чистого сердца, свято и нерушимо. Самое главное в нашей жизни чувство обладает способностью помогать нам во всем. Ведь вы наверняка кого-то любите или любили.

Фернан задумался, после чего нерешительно произнес:

— Мне кажется, даже такое, как вы говорите, святое чувство, как любовь, способно претерпеть множество изменений.

— Вы правы, — спокойно подтвердила монахиня и добавила: — Но я открою вам секрет: любовь к ребенку, своему ребенку, не меняется. Это Божий подарок на всю жизнь.

— Мне бы хотелось в это верить, — вздохнул Фернан, и сестра Доротея заметила:

— Конечно, для вас это будет нелегкий труд. Но, поверьте, он того стоит! Сейчас я приведу Жаклин. Говорите с ней по-французски: она многому научилась. — И заметила: — В ней сохранилась некая диковатость, но это придает ей своеобразие, скажу больше — очарование. Я не хотела брать ее в пансион, но теперь изменила свое мнение.

— Других детей не смущает, что Жаклин принадлежит к иному народу? В нашем обществе бытует мнение, что каждый должен жить среди равных себе.

— Воспитанницы этого не понимают и не задумываются об этом.

— А их родители?

Сестра Доротея улыбнулась.

— Они навещают своих детей. И потом внешне Жаклин не так уж сильно отличается от остальных воспитанниц, особенно когда на ней европейская одежда. Просто она немного смуглее, чем другие девочки, вот и все. Так вы хотите ее увидеть?

— Конечно. За этим я и пришел.

Сестра Доротея ушла за ребенком, и Фернан получил мгновение передышки. Он задумался. До сего времени его смущала непреодолимая и таинственная преграда, воздвигнутая природой между двумя расами, но сейчас он задумался о другом: сможет ли он полюбить Жаклин, а она — его? Много лет он руководствовался рассудком; сумеет ли теперь испытать глубокое, сильное, искреннее чувство — ведь оно не возникает по прихоти и не рождается по заказу!

Монахиня привела девочку. На ней было светло-серое платье, накрахмаленный передник, белые чулки и черные туфли.

При этом ее глаза были темнее и больше, чем у других детей, ресницы — длиннее, волосы — гуще, губы — ярче. Она манила и покоряла своей экзотической красотой.

Жаклин слегка присела и застенчиво промолвила:

— Здравствуйте, отец.

Было ясно, что такому обращению ее научила сестра Доротея, и все-таки у Фернана перехватило горло, а по телу разлилась жаркая волна. Он чувствовал, как в его душе растопилось что-то застывшее, смягчилось нечто жесткое: сомнения исчезли, зародилась вера.

На самом деле, заставить Жаклин назвать майора именно так, было довольно просто. Девочке уже было известно, что святым отцом называют кюре, и она полагала, что, возможно, и тут имеется в виду нечто подобное. Во всяком случае, она никак не связывала такое обращение с родственными чувствами, но Фернан об этом не знал.

— Я оставлю вас, — сказала сестра Доротея и вышла из кабинета.

— Тебе здесь хорошо? — нерешительно произнес Фернан.

Девочка кивнула.

— Натали с тобой?

— Да.

Соображая, о чем у нее спрашивают, Жаклин ненадолго задумывалась, однако в целом она уже неплохо выучила язык. Фернан воспрянул духом.

— У нас есть конюшня, а в ней — лошади! Ты хочешь их увидеть?

На самом деле, Жаклин желала остаться в пансионе, где чувствовала себя в безопасности и нашла подруг, но она не смела возражать взрослым, потому как уже поняла, что именно они решают все.

Фернан заметил, что лицо девочки выглядит чересчур неподвижным, гладким и холодным. Жаклин была лишена привычных для ребенка эмоций, и это настораживало.

Когда майор поделился своими тревогами с вернувшейся сестрой Доротеей (та рассудила, что нескольких минут для первого свидания будет достаточно), монахиня заверила, что со временем девочка станет такой, как другие дети.

— Просто вокруг нее очень много непривычного, незнакомого. Вы же видите, как сильно она изменилась, и с каждым разом станете замечать все новые результаты ее воспитания.

Она на мгновение положила ладонь на макушку Жаклин, а та неожиданно повернула голову и доверчиво посмотрела на монахиню. Фернану почудилось, что на лице девочки промелькнула тень улыбки, и у него потеплело на душе.

Когда майор рассказал Франсуазе о посещении пансиона и о произошедших с Жаклин переменах, женщина так обрадовалась, что тут же предложила взять девочку домой в ближайший воскресный день.

Она накупила сладостей, заставила Фернана приладить в саду качели и на всякий случай велела оседлать одну из смирных лошадей.

Фернан не забыл сказать жене:

— В первую очередь ты должна заботиться о Жаклин, а не о себе.

Франсуаза выглядела удивленной.

— Ты думаешь, я не знаю?

— Просто я не хочу, чтобы ты считала ее игрушкой. Она — живой человек.

— Я это понимаю, — с некоторым раздражением произнесла Франсуаза, но Фернан не отступал:

— Не она должна поступать так, как ты хочешь, а тебе стоит научиться угадывать ее желания.

— Полагаю, со временем это должно стать взаимным, — ответила женщина, и майор немного успокоился.

Хотя они вышли из дома довольно рано, жара уже наступала на побережье. Склоны холмов, казалось, потрескались от раскаленного воздуха. Кружевные оборки шелкового зонтика Франсуазы трепал знойный ветер. В середине пути супруги все же остановили местную коляску с развевающимися занавесками, защищенную крышей, и забрались внутрь.

По дороге Фернан размышлял о детях. Они были почти у всех из его сослуживцев, многие из которых прибыли в этот южный край уже с семьями. Только он не знал, каково это, когда сын или дочь бросается в твои распахнутые объятия и прижимается к твоей грубой запыленной форме!

Сумеет ли он стать хорошим отцом? Сможет ли Жаклин вести себя так, как другие дети? И в нем, и в ней надо было возродить искру жизни, и