Девушка с характером (СИ) - Якобс Анне Страница 24

– Ты что, подглядывала в замочную скважину? – с кривой усмешкой спросила Йордан у Августы.

– Достаточно просто посмотреть на рисунки. Ведь молодая госпожа ее рисует. То черным углем, то карандашом, а то опять красками…

Так все и было. Мария Йордан видела рисунки. Хотя чаще всего Катарина убирала их в папку, а мольберт занавешивала тканью.

– Недавно Мари появилась в платье госпожи. Замарашка с кухни носит шелковые платья, госпожа делает ей прически. Скоро я, чего доброго, буду прислуживать нашей всемилостивейшей принцессе Мари из «Святых мучениц».

– Из кого? – не поняла Августа.

– Вроде бы так называется сиротский приют, она жила там.

– У нее нет родителей? Поди, незаконнорожденная?

– Ну, разумеется!

– А вам откуда известно? – подозрительно спросила Августа.

Йордан подняла плечи и сделала загадочное лицо. Выглядело так, что это знание она обрела каким-то магическим образом. Но, возможно, просто тайно пошуровала в комнате Шмальцлер: там на полках лежали папки с бумагами и документы прислуги.

– Да что мы так волнуемся? – пожала плечами Августа. – Мы же знаем нашу госпожу Катарину. Из огня да в полымя. Сегодня нашла для себя красивую игрушку, завтра заскучает и снова спишет Мари в кухарки. Вообще-то Мари можно пожалеть. Ведь она не знает, какая капризная наша молодая госпожа.

Мария Йордан молча возилась с ножкой серебряного подсвечника, богато украшенной гравировкой. Эти завитушки было трудно очистить, иногда приходилось использовать иглу и осторожно, очень осторожно, работать ею в углублениях. Однако черноту все равно не удавалось извлечь до конца.

– Ни капельки мне ее не жаль, – обратилась Йордан к Августе. – Тот, кто высоко взлетел, больно упадет. Так уж устроено. Да и пусть бы там наверху ее проучили. Кто делает за нее работу, пока она позирует и распивает чаи? Мы – не так ли?

– Вообще-то вы правы.

Их разговор прервала повариха, которая, тяжело дыша, вошла в кухню и стала отодвигать маленькие ящики кухонных шкафов. Было похоже, что она проверяла запасы приправ.

– Целый пучок лука сгнил в кладовке, – посетовала она. – Стало влажно, и никто не заметил. А в амбаре мышиный помет. Воруют у нас муку, серые твари. Кот нужен. На одну ночь посадить, и ни одной мыши не останется.

– Тут вам никто не поможет, – сказала Йордан. – Госпожа не выносит кошек, она их боится.

Повариха что-то записывала на листке бумаги, медленно и тщательно, двигая губами.

– Ко… ри… андр. Мус… кат. И гвоздика.

– Нам нужен помощник для чистки серебра! – заявила Августа.

– А я тут причем? – рассеянно проворчала Брунненмайер. – Пошлите за Мари. Кориандр, гвоздика, мускат, корица… тмин! Его-то я чуть не забыла!

Она составила список приправ, трижды моргнула на верхний свет, было видно, что ее мысли витают где-то среди таких важных материй, как тмин, шафран и разрыхлитель для теста.

– «Пошлите за Мари», – передразнила Йордан повариху, когда та вышла. – Да, постучитесь в дверь молодой госпожи и скажите, что Мари нужна нам чистить серебро.

Она издевательски засмеялась и посмотрела на Августу. Та отложила тряпку и встала открыть окно.

– Тебе опять плохо?

Девушка обеими руками облокотилась на подоконник и глубоко дышала. Несколько снежных хлопьев занесло ветром в теплую кухню, где они сейчас же растаяли.

– Ты беременна, верно?

Августа не проронила ни слова. Уже две недели ее мучила эта адская тошнота, сначала только по утрам, теперь и днем. Иногда было так плохо, что она падала и в глазах темнело. Да и месячных у нее не было уже давно.

– Можешь спокойно сказать. Мы все давно уже заметили.

На свежем воздухе Августе стало полегче. Она закрыла окно и медленно прошла по кухне к плите погреть спину.

– Шмальцлер уже что-то сказала? – спросила она у Марии Йордан.

Мария помотала головой. Нет, домоправительница в таких вопросах была немногословной, она никогда не обсуждала одних работников с другими. Но глаз у нее был наметанный. Рано или поздно она вызовет Августу к себе. Беременность станет поводом для увольнения.

– Если ты с ней ладишь, можешь договориться, что отдашь ребенка родителям. Все-таки ты служишь на вилле уже несколько лет, и до сих пор тобой были довольны.

Августа грела руки над плитой и потирала ладони.

– Моим родителям? – пробормотала она. – Да они меня убьют, если я приду с ребенком.

Йордан отставила серебряный подсвечник. Она помолчала, подумала, говорить ли, но потом все-таки сказала:

– Я знаю средство. Могу достать для тебя. Вечером выпьешь, наутро будешь избавлена от всех забот…

– Спасибо, – ответила Августа. – Но я не хочу.

Йордан рассердилась, потому что за снадобье она потребовала бы двадцать марок. И получила бы их. В таких делах мужчины демонстрировали великодушие, девушке нужно было лишь поторопиться.

– Что ты хочешь? Потерять свое место и скитаться с незаконнорожденным?

Августа села и отпила кофе. Он уже остыл и на вкус был горьким, но это ее не смущало.

– Замуж хочу.

Смех Йордан напоминал блеяние.

– Замуж хочешь? За Роберта? Так он ведь уже отец или как?

– Ну да. И не надо так кудахтать.

– Смотри-ка. Замуж. За Роберта. Настоящая семья…

– Смейтесь-смейтесь! – гневно сказала Августа. – Еще посмотрим.

– Ты думаешь, он такой глупец, что женится на тебе?

Августа прикусила язык, потому что от злости чуть не выдала тайну. У Роберта не будет выбора. Ей известно кое-что такое, что будет стоить ему места.

16

Утреннее небо было безоблачно-голубым, как летом, только глубже и с холодным блеском. Снежная корка на деревьях и парковой лужайке так сверкала в косых солнечных лучах, что было больно глазам. Ночью ударил сильный мороз, и сейчас, несмотря на яркое солнце, тоже было холодно. К всеобщей радости обитателей виллы белое великолепие обещало сохраниться в течение всего Рождества.

– Ну иди уже, – проворчала повариха, обращаясь к Мари. – Закончишь, когда вернешься.

Мари положила очищенный картофель в кастрюлю и встала помыть руки. Всякий раз, идя к госпоже, Мари испытывала угрызения совести, потому что ее работу делал кто-то другой. Вместе с тем пребывание наверху было для нее чем-то необъяснимо дорогим, этакой робкой попыткой заглянуть в мир, о существовании которого она раньше не подозревала. Мир, о котором можно лишь мечтать, потому что представить себе такую красоту в действительности невозможно.

Как назло, на служебной лестнице ей попалась Йордан. Она несла вниз какие-то вещи хозяйки, видимо, чтобы удалить с них пятна. У камеристки для этого был целый арсенал бутылочек и растворов, действие которых она держала в строгом секрете.

– Ах, их превосходительство прекрасная Мари из «Семи Мучениц» собственной персоной, – язвительно проговорила она. – Как они пожелают нарисовать себя сегодня? В образе герцогини? Или уличной девки? А может, обнаженной – знаем мы этих художников…

Мари не удостоила ее ответом. Конечно, они завидовали, и больше всех Йордан, она и так терпеть не могла Мари. Когда молодая госпожа сказала родителям, что хочет пригласить Мари в качестве модели, поднялся шум. По словам Роберта, сильнее остальных протестовал хозяин дома и с порога отверг эту идею. Госпожа тоже не была в восторге от странной прихоти младшей дочери. Кто же вместо Мари станет работать на кухне? Но в итоге пошли на поводу у Катарины, помня о ее тонкой душевной организации. Мари вызвали в красную гостиную для разговора с госпожой Мельцер, от которой она услышала немало наставлений. Что эта особая обязанность не подразумевает никаких привилегий. Что не позднее вечера она должна доделать все, что не сделала в течение дня. Что ей не будут за это платить. Что обо всем, что происходит в комнате фрейлейн, она должна молчать.

– Входи!

Мари тихонько постучала в дверь, однако фрейлейн Катарина обладала тонким слухом. Мольберт стоял у окна, шторы раздвинуты. Фрейлейн всякий раз сетовала на «дурацкие» занавески, загораживающие свет в помещении.