Анна Рэндол - Тайна ее поцелуя Страница 25

А вот Мари вчера узнала об этом. Но она даже не поморщилась от вспышки его ярости; она взяла другой его нож и при необходимости непременно воспользовалась бы им.

— Мари намного лучше любой из женщин, — неожиданно добавил Беннет.

— В самом деле? Но в ней нет ничего особенного… А ее отца богатым не назовешь. К тому же она резкая и вспыльчивая. И не слишком умная.

«Эти слова — тактическая уловка. Паша хочет, чтобы я разговорился», — понял Беннет. И все же он не мог сдержаться и не ответить на обидные слова.

— Нет-нет, у Мари…

— Если вы собираетесь упомянуть ее глаза, не тратьте силы, — перебил Исад. — Глаза Мари вдохновляют лишь на комплимент, а не на серьезный роман. Почему вы выбрали ее?

— Мари переполняет такая радость жизни, какой я не встречал ни у одной из женщин, — тотчас же ответил Беннет.

Паша попыхивал своей трубкой.

— Вы, майор, или мудрец… или просто очень умный человек. Я еще не решил, кто именно.

— Возможно, я и то и другое.

— Да, возможно. — Паша помолчал. — Я подозреваю, что большинство мужчин использовали бы Мари, чтобы подобраться ко мне. Но вы ведь не собираетесь здесь оставаться, не так ли?

— Верно, не собираюсь. После посещения кузена и осмотра достопримечательностей Константинополя я намерен вернуться домой.

— Мари знает о ваших планах?

Беннет кивнул:

— Я ей объяснил, что после этого визита вернусь в Англию.

— А она согласна ехать вместе с вами?

Беннет пожал плечами:

— Пока не знаю. Я еще ее не спрашивал.

— Но как же вы намерены с ней обращаться? Я не позволю обижать ее.

Эти слова не звучали как угроза, но в них слышалась спокойная уверенность человека, не сомневающегося в своей власти.

Беннет пошевелился в своем кресле.

— Поверьте, я буду оберегать ее.

Паша положил локти на стол.

— Даже от себя самого?

Мари с Ашиллой подошли к дому, и Селим распахнул перед ними дверь. Когда они вошли, он спросил:

— А разве майор не с вами?

Мари покачала головой:

— Нет, но он вернется через несколько часов, чтобы отвезти меня и моего отца на суаре к послу.

— Ему можно доверять? — спросил Селим.

— Да, — ответила Мари не задумываясь.

И этот ответ ей подсказала интуиция.

Она все еще не могла определить характер их отношений, но была уверена: Беннет заслуживал доверия. И ведь даже Исад не находил в нем ничего недостойного; они с Беннетом смеялись и шутили, когда выходили из его кабинета.

Скрестив руки на груди, Ашилла встала прямо перед Селимом.

— Я вчера пыталась рассказать тебе о нем.

Щеки дворецкого вспыхнули, и он отвел глаза.

— Я не сплетничаю о своих хозяевах. А если сплетничать, то можно потерять доверие и лишиться работы.

Он поклонился и ушел.

— Майор тебе не хозяин! — крикнула Атилла ему вслед, но Селим не обернулся.

Когда они подошли к женской половине, Мари спросила:

— Что же происходит между тобой и Селимом?

Ашилла посмотрела на нее, нахмурившись.

— Ничего особенного не происходит. Правда, сегодня утром он слишком долго держал мою руку, но все это глупости. Чего можно ожидать от грязного турка?

— Грязного? — удивилась Мари.

— Нет, конечно. — Ашилла вздохнула. — Но это едва ли имеет значение…

— Он отказал тебе?

— Да, да, да! Может, это звучит самонадеянно, но я знаю, что его влечет ко мне. А когда я пыталась поговорить с ним, то как будто онемела.

У Мари не нашлось ни слова утешения. Селим был человеком твердых убеждений. Совсем как тот, другой упрямец.

Помолчав, Мари сказала:

— Я, наверное, пойду в сад.

— Да, хорошо. А потом я должна подготовить вас к вечеру. Может, сегодня красное, шелковое?

Мари задумалась. Ведь это платье она намеренно убрала в глубину шкафа — на то имелись причины.

— Знаешь, я не…

— Гости посла захотят узнать, чем вы привлекли внимание майора, — перебила горничная.

— И вот такое объяснение мы им предоставим? Это платье?..

Ашилла усмехнулась, однако промолчала. А Мари снова задумалась. И мысль о том, что Беннет увидит ее в этом платье, воодушевила ее. Он дал понять, что больше не будет ее целовать. А может, она заставит его забыть об этом решении? Он же заставил ее согласиться на очередное задание… Что ж, вот и она заставит его изменить своему слову. И красное платье прекрасно подойдет для начала.

— Хорошо, Ашилла, надену красное.

Мари ускользнула в свою комнату и достала записную книжку Беннета из того местечка, где хранила принадлежности для рисования. Может, ей следовало сказать ему, что книжка у нее? Но он же выбросил ее… Значит, не имел теперь на книжку никаких прав — что бы с ней ни случилось.

Быстро пролистав записную книжку майора, Мари все же решила сказать ему, что книжка у нее.

Через несколько минут она вошла в огороженный стеной сад. Хотя он был намного меньше, чем сад Исада, зелень и тут источала волны чудесных ароматов, которые тотчас успокоили Мари. Поглаживая пальцами потертый корешок книжки Беннета, она устроилась на скамье и задумалась…

В записной книжке действительно были стихи — как Беннет и сказал. Но конечно же, стихи не его собственные. Ведь его представление о поэзии — это, вероятно, перечень приказов, которые он намеревался выполнить.

Мари снова раскрыла книгу, разгладив первую страницу, тихо зашуршавшую под ее ладонью. Затем осмотрелась, чтобы убедиться, что она в саду одна. И принялась читать.

Глубокий вздох, и юноша упал.И красные цветы к его груди прижаты.Но вот бросается к нему солдат,Чтобы взять знамя из руки, по-прежнему его сжимавшей,Пусть даже ей его уже не удержать.

Мари вздрогнула; в ее ушах громко стучало ее сердце.

Поэма являлась сочинением самого Беннета — в том не могло быть сомнений.

Она захлопнула книжку и с трудом перевела дыхание; ей казалось, что в этих стихах открывалась душа Беннета.

Она снова дрожащими пальцами раскрыла книгу и прижала ее к груди. Затем вновь принялась читать. Минуту спустя провела пальцем по размазанным чернилам и вздохнула.

Оказалось, что Беннет писал не так, как она ожидала, — не аккуратными ровными строчками. Почерку него был размашистый, с наклоном; причем многие слова были зачеркнуты, безжалостно уничтожены темными полосками чернил.

И это была не просто поэма — ее писал человек, спасавший знамя своего полка. А слова о том, как невыносимо держать руку умирающего юноши, были переделаны множество раз, и все сентиментальное или слишком трогательное было выброшено. Возможно, кто-нибудь мог бы увидеть в поэме майора оду чувству долга, но на самом деле это была мучительная мольба о прощении.