Тэсса Дэр - Искушение сирены Страница 25

София чуть-чуть встревожилась. Кажется, О'Ши кочет о чем-то попросить ее, но вот о чем, она совершенно не представляла, и от этого ей было немного не по себе.

— Я слушаю вас, О'Ши, — решившись, поощрила она его.

— Матросы… Мы тут решили между собой, мисс Тернер. Была даже небольшая стычка, но я победил. — Он неожиданно склонился над ней, и его фигура, до этого походившая на кряжистое дерево, стала похожа на огромный валун. Его грубое, изрезанное глубокими складками лицо исказилось в дьявольской усмешке. — Я должен быть первым.

— Мы тянули жребий, мисс Тернер. Следующая очередь — моя.

София подняла глаза, перед ней стоял невысокий, но очень широкоплечий Куин. Мосластыми пальцами он сконфуженно теребил свою матросскую шапочку. Лицо его выражало непреходящую скорбь и больше подходило для траурной церемонии, чем для портрета.

— Что ж, тогда присаживайтесь, мистер Куин. Мужчина опустился на стоящий напротив ящик и обхватил колени руками.

— Что я должен делать?

Кончиком ногтя София слегка заострила угольный карандаш.

— Вам ничего не нужно делать, просто сидите здесь. — Она легко улыбнулась ему, но тут же опустила глаза, увидев, что смутила матроса еще больше. — Почему бы вам не рассказать о себе? — Этот вопрос она задала, не отрывая глаз от бумаги, уже начиная набрасывать абрис его лица.

Куин задумчиво поскреб подбородок.

— Рассказывать особенно нечего. Родился я в Йоркшире. Отец перевез нас в Лондон, когда я был еще мальчишкой. Во флот меня завербовали, когда мне стукнуло шестнадцать, и с тех пор суша перестала для меня быть родным домом.

— Так, значит, и жены у вас нет? Нет собственной семьи? — София говорила непринужденно, не забывая, однако, поглядывать на Куина, чтобы с максимальной точностью и выразительностью изобразить его тяжелые брови и совершенно замечательный нос, похожий на клюв ястреба.

— Пока нет, мисс.

— Но наверняка у вас есть милашка, за которую вы поднимаете тост по субботам?

Куин ощерился плотоядной ухмылкой:

— У меня их столько, что я могу пить за них хоть каждый день, мисс Тернер.

София прервала рисование и посмотрела на матроса:

— Какое облегчение узнать, что ваш календарь заполнен, мистер Куин. Ведь должна признаться, я собиралась предупредить вас, что вряд ли брошу своего Жерве.

Долгое мгновение Куин непонимающе смотрел на Софию, потом громко и с явным удовольствием расхохотался. София тоже почувствовала облегчение. В течение целой недели после того вечера ее пьяный тост был предметом корабельных шуток. Мистер Грейсон вернулся на палубу довольно быстро, поэтому в любовную интрижку между ними никто не поверил. И Жерве, слава Богу, никто не воспринял всерьез, хотя София не сразу поняла почему. Только потом она узнала, что большинство героинь матросских рассказов — плод неуемной морской фантазии. Жизнь на море была опасным делом, и моряки каждый день играли со смертью в орлянку. Они научились смеяться, глядя в пустые глазницы беззубой. Но, даже побеждая порой саму смерть, они редко могли победить свое одиночество. Оно тенью следовало за этими обветренными и просоленными мужчинами, и только с помощью песен, крепких напитков и приукрашенных рассказов они могли хоть ненадолго избавиться от этого чувства.

София продолжила свою работу, задавая Куину вопросы о его детстве, доме, военной службе. Когда просишь человека вспомнить свое прошлое, это неизбежно заставляет его смотреть вдаль, словно картины его воспоминаний возникают где-то на горизонте. И пока Куин сосредоточился на том далеком довоенном времени, София могла открыто изучать его черты, не боясь снова смутить этого сильного человека. Она заметила темную поросль на переносице, которая со временем могла соединить черные дуги бровей. Не ускользнули от ее взгляда и деготь под его ногтями, и потемневшие от постоянной работы с такелажем, огрубевшие, мозолистые ладони. А когда Куин начал рассказывать о своем племяннике, София, к своему удивлению, заметила в уголках его глаз лучики доброй и нежной улыбки.

Насколько же интереснее было рисовать людей — живых, реальных, созданных из плоти и крови! Каждый такой портрет был уникален, каждый становился своего рода вызовом. Это было совсем не похоже на бессчетные рисунки гипсовых бюстов и ваз с засохшими цветами.

Сам процесс рисования был для Софии радостью — она получала несказанное удовольствие от разговоров с этими людьми и потихоньку завоевывала их доверие. Как только матросы садились перед ней, их грубая, непробиваемая оболочка давала трещину, и уже через несколько минут они начинали доверять ей, переставали прятать свои изъяны и приоткрывали души, что позволяло Софии обрести ощущение истинности изображаемого.

Но, даже рисуя, она не могла не думать о нем.

Грубые голоса матросов, их приглушенное чертыханье, периодические удары судового колокола, царапанье цепей по палубе, скрип деревянного рангоута… Все эти звуки сливались в один поток, который зачастую протекал мимо сознания Софии. Но голос мистера Грейсона, его густой баритон, перекрывавший все корабельные шумы, она выделяла сразу.

Может быть, она была единственным человеком, которого мистер Грейсон мог возбудить простым смехом или соленой шуткой, но она была не единственной, кто оказывался под его влиянием. Порой, когда, кроме вахтенных, вся команда наслаждалась послеполуденным ничегонеделанием и вялое молчание сгущалось, грозя перейти в тяжелую дремоту, мистер Грейсон начинал петь, и почему-то создавалось впечатление, что океан специально затих в предвкушении его выступления.

Обычно Грейсон начинал с каких-нибудь забористых матросских песен, которые он исполнял так торжественно и почтительно, словно то был гимн его величества, и когда он заканчивал первый куплет, экипаж подхватывал песню. Мощный многоголосый хор летел над волнами, и внизу, в своей каюте, София не могла сдержать улыбки.

В другой раз его ровный и спокойный тон улаживал, казалось бы, не на шутку разгоревшийся спор. Или брошенное мимоходом замечание заставляло матросов без дополнительного понукания поправлять снасти. Своим чистым приятным баритоном Грейсон управлял работой и поведением команды так же уверенно, как опытный рулевой управляет идущим по фарватеру кораблем.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Грей. — Провинциальный акцент О'Ши раздался из открытого светового люка однажды теплым утром, когда София была погружена в свою работу.

Мистер Грейсон ответил, и в его голосе чувствовалось сильное неукротимое желание.

— Да. Ее легко было бы взять.

София едва не выронила уголь.