Настасья Бакст - Предательство страсти Страница 25

— То самое, в котором Лизхен сообщили, что она тоже дочь виконта де Грийе?

— Да! Моя бедная девочка как помешалась. Без конца стала твердить, что тоже имеет право быть знатной дамой, что заставит Мари и ее родителей заплатить за все унижения, которые она пережила, будучи служанкой. Лизхен совсем сошла с ума. Она с чего-то решила, что сможет занять место Мари, и стать баронессой!

— У нее действительно такая возможность была, — заметил, как будто про себя, Салтыков.

— О чем вы говорите?

— Да так… Рихард фон Штерн мне кое-что рассказал, но это не важно. Так вы думаете, что это ваша жена, Гертруда, прислала письмо Лизхен?

— Вне всяких сомнений!

— Да… Все ниточки ведут к ней… Кстати, а где сейчас ваше жена?

— Я не знаю. В последний раз, Лизхен говорила мне, что получила от нее весточку из Англии.

— Англии?

— Да. Гертруда почему-то постоянно меняет место жительства.

— А почему она уехала отсюда?

— Сказала, что ей просто все надоело. И к тому же она получила наследство.

— Наследство? Но от кого? — Салтыков удивленно приподнял брови. История оказалась еще более запутанной, чем можно было ожидать.

— От нотариуса Батистена.

Салтыков вскочил со своего места и взволнованно забегал из угла в угол. Нотариус Батистен, это тот, от кого они получили пространное письмо, где шла речь о существовании архива виконта де Грийе, обладание которым могло бы быть бесценным. У графа в голове творилось что-то невообразимое. Вопросы продолжали сыпаться, а между тем ни одного ответа на них найдено пока не было.

— И давно он умер?

— Месяц назад.

— Месяц?

— Может, чуть меньше.

— Почему он оставил наследство вашей жене?

— Я понятия не имею, — пожал плечами Люмбек. — Известие об этом мне принес молодой капуцин, он поселился у нотариуса незадолго до его смерти и стал душеприказчиком покойного.

— Опишите мне этого капуцина, — Салтыков насторожился.

— Он довольно странный… Ему двадцать три, может быть, двадцать пять лет. Меня удивило выражение его лица. Слишком уж живое и умное для монаха.

— Я вижу, вы невысокого мнения о церкви, — заметил Салтыков. — Может быть, вы запомнили какие-нибудь детали его внешности? Цвет глаз, волосы, сложение?

— Я портной, ваше сиятельство, — грустно заметил Люмбек, — и на такие вещи обращаю внимание сразу. Рост — метр семьдесят восемь сантиметров, телосложение худощавое, волосы длинные, светлые, глаза серые, брови и ресницы черные, нос тонкий, прямой. Скорее всего, по происхождению, француз.

«Сен-Мартен!» — мгновенно догадался Салтыков. Это означало, что в российской тайной канцелярии есть масоны. Иначе кто известил орден об архиве де Грийе?

— Что он хотел от вас? — граф чувствовал, как по его спине ручейками сбегает пот.

— Ничего… Он пришел и сказал, что моя бывшая жена Гертруда Риппельштайн шлет мне привет, что нотариус Батистен умер и перед смертью завещал известить меня о том, что все свое имущество он завещал ей. Если она появится, то должна разыскать его…

Салтыков еле удержался от улыбки. Значит Сен-Мартен ничего не нашел у Батистена! Поэтому магистр и появился в замке фон Штернов. Однако это значит, что Мари грозит опасность.

— Где жил этот самый Батистен? — граф надел перчатки.

— Улица Францисканцев. Смотрите на вывески и не ошибетесь. Но вы можете хотя бы объяснить, что все это означает?

— Нет. И вот еще что, — Салтыков отвязал от пояса кожаный кошель, и раскрыл его перед Люмбеком. Внутри поблескивало золото. Граф перевернул мешочек и высыпал перед портным груду золотых рублей, бросив кошелек рядом.

— Боже! — у Люмбека перехватило дыхание.

— Это самые надежные деньги в мире. Я плачу их вам за то, чтобы ни одна живая душа не узнала о нашем разговоре, о Лизхен, о Гертруде. И знайте — если вы проболтаетесь, я вас убью. Понимаю, что вы задаетесь вопросом, почему же я не сделал этого сейчас. Ответ прост: императорские театры будут в восторге от ваших нарядов. Прощайте, мэтр Люмбек, не трудитесь меня провожать.

Как только граф вышел, Готфрид Люмбек мгновенно накрыл золото ладонями и сгреб его обратно в кошель. Быстро встал и направился в покои, что находились за лавкой. Там он тщательно запер тяжелый мешочек в нише, что была за гобеленом.

— Ох…

В груди было невыносимо тесно. Слезы брызнули из глаз Люмбека, в груди стало тесно.

— Лизхен… Моя девочка…

Он налил себе в стакан горького яблочного шнапса и выпил его залпом.

Готфрид Люмбек ясно представил себе, как старый маркиз убивает Лизхен. Де Грийе был глубоко ненавистен своему бывшему дворецкому. Старый маркиз никогда не расставался с записной книжкой, ему доставляло огромное удовольствие подсматривать и подслушивать. Де Грийе рылся в прошлом других людей, стараясь выискать самые неприятные, преступные, отвратительные моменты. Однако, как это часто бывает с циничными и беспринципными людьми, маркиз пламенно любил свою дочь. Он был готов ради нее на все. Люмбек был уверен, что его дочь убил де Грийе! Ведь Салтыков не сказал ни слова о том, что несчастная погибла от руки барона фон Штерна.

Но больше всех Готфрид Люмбек винил в произошедшем свою жену. Зачем она заронила в сердце Лизхен эти нелепые, губительные надежды? Зачем прислала это дурацкое письмо? Зачем, через много лет, снова вытащила эту ложь на поверхность? Когда-то де Грийе поверил, что гувернантка Мари беременна от него, и поддался на шантаж Гертруды, которая выкрала часть записных книжек хозяина и угрожала придать огласке их содержимое, но теперь… Враги маркиза, вероятно, состарились и больше не могли причинить ему вреда. Так думал Готфрид Люмбек.

— Ты мне за все ответишь, Гертруда! — яростно заорал он, и, разбив стакан о стену, позвал секретаря. — Закладывай карету! Я еду в Лондон! Да вызови сюда с мануфактуры Отто, будет за меня, пока я не вернусь.

— Слушаюсь, — пробормотал секретарь, который еще никогда не видел хозяина в подобном гневе.

Тильда вошла на кухню и зло стукнула по полу ведром с водой. Фрида хмуро взглянула на нее, но ничего не сказала. Кухарке хотелось скорее справиться с приготовлением обеда, чтобы уйти из замка в деревню. Абсолютно все обитатели родового поместья фон Штернов почувствовали на себе влияние тяжелого, гнетущего настроения, воцарившегося в замке. Дворовые собаки почти не лаяли, не затевали возни на соломе, во дворе не было слышно смеха прислуги и непристойных шуток. Баронесса не выходила из своей спальни и никого не хотела видеть, кроме своего отца и Клода Сен-Мартена. Даже горничную прогнала. Граф Салтыков упорно пытался поговорить с Мари, но каждый раз натыкался на ожесточенный отказ. В последний раз баронесса бросила в дверь вазу, когда Александр постучал и крикнула, что это он, Салтыков, привез в их дом несчастье.