Элизабет Чедвик - Алый лев Страница 26

Изабель, представив реакцию Вильгельма на такую просьбу, взглянула на мать с сомнением.

— Я так волнуюсь за тебя в твоем положении!

Изабель покачала головой и положила руку себе на живот.

— Это просто недомогание первых месяцев.

— Вынашивание и рождение детей — это время, когда женщина нуждается в поддержке других женщин, и если одной из этих женщин может оказаться ее мать, то это только к лучшему, — сказала Аойфа, поджав губы.

Не найдя в себе сил возразить, Изабель закрыла глаза.

— Я поговорю с Вильгельмом, — сказала она наконец. — Но ты поклянешься мне, что будешь поддерживать с ним нормальные отношения и не станешь пытаться поссориться с ним.

Улыбка осветила лицо Аойфы, отчего она показалась чуть ли не миловидной. Она перекрестилась.

— Клянусь мощами святого Брендана, — произнесла она так искренне, что Изабель чуть было ей не поверила.

— А что еще я могла сказать? — спрашивала Изабель, когда тем же вечером они с Вильгельмом прогуливались по берегам Бэрроу. Они решили переночевать в новом порту, расположившись в длинном зале. Его оруженосцы и ее женщины следовали за ними, но они чувствовали себя так, будто были одни. Аойфа, впервые проявив благоразумие, осталась в зале, у очага, хотя и бросила в сторону Изабель красноречивый взгляд, когда та уходила.

— Ты могла отказаться, — сказал Вильгельм покорно, но не без раздражения.

— Да, а потом всю жизнь мучиться чувством вины.

Они остановились, глядя как две ладьи под красными парусами, груженные бревнами, уплывают в закат, чтобы доставить свой груз на место к утру.

— Она поклялась не ссориться с тобой.

Вильгельм фыркнул:

— И ты ей поверила?

— Брендан всегда был ее любимым святым, — пояснила Изабель. — Я думаю, она по крайней мере постарается.

Он скептически посмотрел на нее:

— А ты хочешь, чтобы она поехала с нами?

Они какое-то время шли молча. Трава под их ногами была влажной, и она чувствовала, как подол ее платья, касавшийся щиколоток, становится тяжелым и холодным.

— Я вряд ли буду спокойно спать, если мы ее оставим, — ответила она через какое-то время. — У меня как дочери есть долг перед ней, так же как перед тобой — долг жены, а перед детьми — долг матери. Сказать по правде, мне кажется, она сама не слишком хорошо себя чувствует и боится снова оставаться одна. Она хочет сопровождать нас ради своего блага, а не моего, и я не могу ей в этом отказать.

Вильгельм покорно вздохнул:

— Тогда пусть будет так, а я сам буду молиться святому Брендану, чтобы он дал нам столько терпения, сколько возможно.

Глава 9

Тинтерн, Уэльские болота, май 1201 года

Свежим, зеленым, пробужденным пением птиц весенним утром, Изабель и Аойфа ехали из Стригильского цистерцианского аббатства в Тинтерн, притаившийся на дне Ангиддийской долины у излучины реки Ви. Крытая повозка катилась не торопясь, им не нужно было спешить. На поздних сроках беременности Изабель была уже не так проворна, а Аойфе нездоровилось вот уже несколько недель: у нее опухли ноги, и при всякой физической нагрузке начиналась одышка. Однако сегодня у нее нашлись силы для этой прогулки, их даже хватило на то, чтобы поворчать: подушки в повозке оказались недостаточно пышными и удобными.

Вилли, Ричард и Махельт резво скакали на своих пони туда-сюда, покрывая расстояние в пять раз большее, чем путь повозки, потому что они то и дело съезжали в лес по обеим сторонам дороги вслед за собаками. Вспугнутые голуби на неокрепших крыльях устремлялись к небу, а зайцы убегали от них похожими на молнии зигзагами, так что у детей не оставалось ни малейшей надежды поймать их, но преследовать было весело. Рыцарь Вильгельма Эстас де Бертремон внимательно следил за ними, но не вмешивался. Дорога в Тинтерн была спокойной, и вряд ли им грозила опасность. Младшие дети: Гилберт, Вальтер и годовалая Белла — ехали в повозке с Изабель, Аойфой и своими няньками и почти всю дорогу играли в ладушки и слушали простые песенки.

Когда они подъехали к аббатству, Аойфа взглянула на Изабель, надув губы.

— Поверить не могу, что ты собираешься уехать в Нормандию сразу после рождения ребенка, — кисло сказала она. — Твой муж снова будет на службе у короля и, скорее всего, снова уедет. Я не таскалась за вашим отцом, когда ему нужно было служить королю. Я вас с братом по чужеземью не возила.

С тех пор как они вернулись в Стригил, этот разговор повторялся уже несколько раз с незначительными различиями. Изабель старалась впускать это в одно ухо и выпускать из другого, и до определенной степени она в этом преуспела, поскольку на последних месяцах беременности она становилась очень миролюбивой и нераздражительной. Однако настырность матери была способна пробить брешь в ее защите.

— Лонгевиль — это мой дом в Нормандии, — устало сказала она. — Я с детьми не буду жить в каком-то походном шатре. Мы будем в замке, который гораздо больше, чем Стригильский.

Она заскрипела зубами, потому что только что нарушила данное самой себе обещание не поднимать эту тему. Вильгельм находился при дворе и должен был помочь королю добраться до Нормандии, чтобы разобраться с заговором, который замышляли король Филипп французский и принц Артур.

Аойфа всплеснула руками.

— Ну, тогда поезжай! — воскликнула она с пафосом. — Я вижу, как много это для тебя значит! Что я в сравнении с этим?

— Мама…

— Нет, — Аойфа усадила Беллу себе на колени и принялась играть с золотистыми кудрями, выбивавшимися из-под льняного детского чепчика. — Ты прожила без меня большую часть своей жизни, так почему бы тебе вообще не выкинуть Ирландию из головы и не сосредоточиться на Нормандии и всем нормандском? Я заметила, что ты убрала свое шафрановое платье.

Изабель изо всех сил старалась сдерживаться, а чувство вины вгрызалось в нее все глубже.

— Это потому что оно слишком теплое для лета. Как только я вернусь в Ленстер, я снова его достану.

— И когда это случиться? Еще через десять лет? От меня к тому времени останутся только кости, лежащие в земле.

Изабель молилась, чтобы Бог даровал ей терпение, чувствуя, что ее разрывают на части. Ребенок внутри ее отчаянно толкался, словно чувствуя ее напряжение. И оттого, что ее мать была права, легче не становилось. Хотя Вильгельм и начал обосновываться в Ленстере и все выглядело так, будто он собирается сделать его своим главным домом, он не мог находиться в трех местах одновременно и, выбирая между Нормандией, Англией и Ирландией, был вынужден отодвигать Ирландию назад. Еще один приезд сюда казался не ближе точки на горизонте, и они с Аойфой обе знали это.