Барбара Картленд - Против течения Страница 26

Это платье было единственным парадным одеянием Энн уже больше трех лет, но она никогда не любила его, даже когда платье было новым. Она хорошо помнила, как получила отрез темно-серого шелка. «Ты в нем будешь выглядеть как боевой корабль», — посмеялась Майра, когда Энн принесла отрез домой.

Но это был дар любви, преподнесенный от полноты сердца и в знак благодарности.

В Литтл Копл жила старая женщина, которая оставалась пациенткой отца Энн на протяжении почти двадцати пяти лет. Она была очень старой и практически прикованной к постели, а ее сестра, которая ухаживала за ней, была немногим моложе. Бедные, больные, не имея других родственников и имея немногих друзей, они тем не менее казались двумя самыми счастливыми людьми из всех, кого когда-либо знала Энн: вера, упование на Божье милосердие светились в глазах этих хрупких, стареющих женщин.

Нельзя было общаться с ними и не впитать частицу той чистой внутренней радости, которую им давала вера в Бога, всепрощающего, охраняющего их под своей отеческой рукой.

Они старели, и обитатели деревни стали потешаться над ними. Конечно, они говорили странные вещи о видениях, посещавших их ночью, об ангельских голосах, предупреждавших о грядущих бедах… Когда мисс Дженни, младшая из сестер, начала слабеть, доктор Шеффорд надеялся, что соседи сплотятся и сообща помогут им, потому что старушки отчаянно боялись, что им придется покинуть их тесный домик и отправиться в богадельню. Однако соседи или боялись их, или были слишком эгоистичны, чтобы подумать о ближнем. Поэтому решение проблемы взяла на себя Энн. К счастью, дом старушек был недалеко. Она прибегала к ним три-четыре раза в день, мыла их, убирала постели, готовила еду или у них, или у себя. Каждый вечер перед сном она закрывала их, убедившись, что лампы погашены, а огонь в очаге не грозит пожаром.

Старшая сестра умерла первой, через неделю за ней последовала мисс Дженни, которая умерла, как сказал доктор Шеффорд, из-за разбитого сердца, потому что не стало ради кого жить.

Но перед смертью она попросила Энн порыться в верхнем отделении старомодного шкафа, всегда стоявшего в спальне ее сестры. Там девушка нашла пакет, завернутый в бесчисленные слои оберточной бумаги.

— Принесите его мне, — попросила мисс Дженни. Сидя в постели, она дрожащими от волнения руками медленно, с трудом развернула пакет и достала из него отрез на платье темно-серого шелка. — Сестра хотела, чтобы вы взяли это, дорогая, — сказала она Энн. — Это должно было стать ее свадебным платьем. — Слабый надтреснутый голос оборвался.

— Свадебное платье! — воскликнула Энн. — И она не вышла замуж?

Мисс Дженни покачала головой:

— Он утонул, милая, утонул на обратном пути из Индии. Его корабль пошел ко дну.

Неприкрашенные, простые слова, но Энн знала — за ними стоит трагедия целой жизни. Наконец она поняла, почему с годами сестра мисс Дженни все чаще бредила морем, а однажды, уже умирая, она произнесла совершенно ясно:

— Он зовет… он зовет меня. Но волны заглушают его голос. Я не слышу… не слышу…

Энн смотрела на серый шелк, сохраненный как сокровище все эти долгие, долгие годы сердцем, полным веры и неугасшей любви.

— Она хотела, чтобы вы взяли его, дорогая, — прошептала мисс Дженни. — Может, он принесет вам счастье, которого у нее самой не было.

Энн поблагодарила старушку и поцеловала ее в морщинистую щеку.

Но, придя домой, она разглядывала подарок с некоторым унынием. Шелк был превосходного качества, недостижимого для современных тканей, но она знала, что этот цвет не пойдет ей: он не гармонировал с ее темными волосами и очень белой кожей. Энн вообще не нравился серый цвет, он казался ей безжизненным и скучным. Но когда она сказала Майре: «Мы не можем заглядывать дареному коню в зубы», та ответила: «В любом случае мне этот шелк не нужен».

— И прекрасно, — отозвалась Энн, — потому что я намерена сшить себе вечернее платье. Ткани достаточно, чтобы сделать длинную юбку и пышные рукава.

— Что бы ты ни сшила из этого шелка, — сказала Майра с насмешкой, — все равно ты будешь похожа на призрак прабабушки.

— В конце концов надо же что-нибудь носить, — решила Энн, вспомнив о потертом бархатном платье, которое уже много лет служило ей обеденным костюмом и фактически давно было за пределами приличия.

Энн скроила и сшила платье и носила его, но никогда не любила. Она пыталась украсить его цветной полоской по вороту и на талии, но странным образом это придавало платью вид более уродливый и вульгарный, и оно осталось без украшений.

Собираясь уезжать на медовый месяц, она уложила в чемодан и это платье, поскольку другого не было. «Какое значение это может иметь?» — сказала себе Энн тогда. Но теперь знала, какое значение это имеет, — огромное!

Она стояла над платьем, не отрывая от него глаз, и вдруг закрыла лицо руками.

— Зачем я приехала сюда? — вслух спросила она.

И внезапно в ней поднялась волна раздражения против Джона. Он дал Майре деньги на платья, но не подумал о том, что жена может почувствовать себя униженной и пристыженной величием и роскошью этого дома. «Король и пастушка — вот что это такое», — подумала она и горько улыбнулась.

Часы на каминной полке пробили чистым серебряным звоном. Энн взглянула на них и заторопилась. Она не должна опоздать. Джон может зайти за ней в любую минуту. Интересно, о чем он думает там, по ту сторону двери?

Их совместная прогулка по саду доставила Энн удовольствие. Он показал ей озеро и пруд с кувшинками, фонтаны и цветник с лекарственными травами, разбитый еще во времена королевы Елизаветы, оранжереи и огород. Красота всего увиденного поражала, вызывала благоговение, очень близкое к тому чувству, от которого захватывает дух, как было и при осмотре дома. Однако прогулка по саду принесла Энн больше наслаждения: здесь она не ощущала, что ей предназначено играть какую-то роль. Она была просто зрителем, который любуется тем, что ему показывают. Но как только они вернулись в дом, Энн ощутила силу его власти, его давление, и осознала, что отныне это фон, на котором ей предстоит изображать жену Джона.

Наедине с собой в спальне она почувствовала внезапную, почти невыносимую потребность в отце. Весь день она старалась отогнать мысли о нем, боясь надломиться, но сейчас они захлестнули ее: мысли о том, что она осталась без него, об одиночестве, о том, что она совершенно потерялась без его советов и его любви.

— О папа, папа! — вырвалось из самого сердца девушки. — Как я это вынесу? Как мне жить без тебя? — Она всхлипнула, готовая разразиться слезами, полностью потеряв самообладание, но, как ни странно, в этот самый момент, когда она осознала всю безмерность своего горя, она поняла, что боль отступила. Живо, так живо, как будто это была подлинная реальность, она увидела лицо отца, улыбающегося ей, и услышала его голос: