Искусство любви - Галина Грушина Страница 26

– По-твоему, я только и делаю, что изменяю тебе. Боги бессмертные! Да если бы я захотел, то выбрал бы любую из римлянок, а не служанку. Плохо ты обо мне думаешь! Да я брезгую телом, знакомым с плёткой..

– Ах, брезгуешь? – мстительно обрадовалась Терция. – Эвод! – позвала она слугу. – Выпороть Кипассиду, да так, чтобы остались следы.

Назон не нашёл в себе мужества заступиться за служанку. С тех пор девчонка старательно избегала его, а когда однажды он подстерёг её в тёмном закоулке и загородил дорогу, стала вырываться.

– Ты пострадала из-за меня, и я жажду утешить тебя, – убеждал он. – Госпожа не сердится на тебя, потому что я уверил её в нашей неповинности. Чтобы выгородить тебя, я поклялся самой Венерою, и ты должна вознаградить меня за клятвопреступление.

Но Кипасида только трясла головой, испуганно озираясь. Он обиделся:

– Если не дашься, нынче же открою госпоже правду, и тебя снова выпорют.

Вырвавшись, Кипассида убежала прочь, шлёпая по полу босыми ногами.

«Ты, Кипассида, способна создать хоть тысячу разных причёсок,

Ты, что мила госпоже, мне же и вдвое милей!

Кто Коринне донёс о тайной близости нашей?

Как разузнала она, кто тебе, девушка, мил?

Я ль невзначай покраснел? У тебя ли лицо заалело?

Вспомни, я клялся Венерой самою, чтоб успокоить мою госпожу!

Милость, богиня, подай : мои вероломные клятвы

Влажному ветру вели в дали морские умчать.

Ты же меня награди, Кипассида.

Неблагодарная, как? Головою качаешь? Боишься?

Если откажешь, я всё ей открою,

Всё госпоже передам: сколько любились и как…»

Он, конечно, не стал ябедничать, но стихи сочинил и опубликовал.

Желая задобрить дувшуюся Терцию, Назон удвоил нежность, был весь внимание и, не ограничиваясь прогулками, когда он нёс зонтик над головой своей милочки, посещением театра и других общественных развлечений, решил взять её на вечер в знатный дом, куда был зван через Макров как новая поэтическая знаменитость. Терция пришла в восторг: ходить в гости она обожала, а попасть в столь благородный дом, когда вокруг будут не грубые, неотёсанные плебеи, а люди образованные, утончённые, умеющие ценить женскую красоту, да ещё украшенной новыми лентами, было пределом её мечтаний. Сам Назон вполне обошёлся бы без этого приглашения: юный сульмонец был неровня аристократам, и быть чем-то вроде учёной обезьяны, которой станут развлекаться на пиру, не привлекала его .

Как он предчувствовал, этот званый обед принёс ему одни огорчения, хотя стихи его всем понравились, а спутница – Коринна во плоти – вызвала восхищение. Виновницей неприятностей стала Терция. Купаясь в мужских взглядях, она совсем позабыла о Назоне. Один из гостей произвёл на неё сильное впечатление, и Назон, с досадой чувствуя себя новоявленным Капитоном, это заметил. О случившемся дальше он красноречиво поведал сам.

« Коринна, я смерть призываю, лишь вспомню, что ты изменила,

Рождённая, видно, быть вечною мукой моей!

Сам видел, не пьяный, своими глазами,

Что делали вы, полагая, что я задремал.

Движеньями глаз и бровей вы много друг другу сказали,

Кивки головой были точно слова.

Из-за стола между тем приглашённые встали

Лишь оставались два-три захмелевших юнца.

Я видел, как в поцелуе уста вы сливали,

Я знал, что бесстыдно коснулись друг друга у вас языки

Что делаешь ты? Как ты смеешь? Кому отдаёшь мое счастье?

Я твой властелин, и свои не позволю нарушить права.

Любовь лишь со мною дели, делить её буду с тобою,

Нам третий не нужен, зачем нам его допускать?

Я всё ей сказал и у виноватой

Лицо заалело пунцовою краской стыда.

Молчала, потупив глаза, прекрасною став и желанной.

Уже не в сердцах, на коленях взмолился,

Чтоб холодней, чем его, не целовала меня!

И улыбнулась, и стала меня целовать от души.

Юпитер, и тот бы смягчился, отбросив перун!»

Ночью, среди ласк и поцелуев, она осведомилась:

– Зачем ты именуешь меня в стихах Коринной? Почему бы тебе не называть мен , как в жизни – Корнелией Терцией?

Он возразил:

– Все поэты дают псевдонимы своим возлюбленным. Такова традиция.

– Но ведь тогда люди не будут знать, что Коринна – это я.

– Пострадает твоя добрая слава жены Капитона.

– Ах, какие пустяки! Капитон? Фу – и его нет. Ты сочиняешь стихи, которые всем нравятся. Тебя хвалят, а я в тени. Но я тоже хочу славы.

Кажется, наслушавшись похвал Назону на пиру, Терция начала ценить его стихи.

– Любимая, я счастлив! Мне не хватало, чтобы ты полюбила мои элегии. Ведь наши прекрасные, юные тела когда-нибудь исчезнут, распавшись на атомы, но мы с тобой будем вечно жить в моих стихах.

Нежно поцеловав его, она сказала:

– Тем более надо, чтобы ты называл меня в стихах настоящим именем.

Глава 14. Коринна

«Секст Фуфидий Капитон – Корнелии Терции, жене своей. Сюда приехал из Рима племянник нашего Руфа и рассказал, что тебя часто видят на людях, но ни следа беременности. Если так, приезжай. Мои дела идут хорошо. Пробуду здесь ещё год. Квинт Титий, мой коллега, который привезёт это письмо, отправится назад после Анны Перенны и захватит тебя с собой.»

– Капитон велит ехать к нему, – отбросив письмо, сердито сообщила Терция служанке и задумалась. Было о чём поразмыслить. Многое тревожило её. Отсутствие денег: мать и не думала вернуть оставленные ей Капитоном на ведение дома суммы, так что пришлось обратиться к ростовщику. Отсутствие надёжной опоры в жизни: не было никого на свете, кроме Напе, жалкой служанки, на кого бы она могла положиться. Нрав возлюбленного приводил в недоумение: он был то нежен, то неприступен, переменчив и капризен, вспыльчив и требователен, легковесен и болтлив, ленив, беспечен и, увы, скуп. Рубрий, с которым она недавно целовалась на пиру, нравился ей больше, однако он был знатен и жениться на ней, конечно, не собирался, так что приходилось довольствоваться Назоном. И ещё одно беспокоило её: нежданная напасть, о которой она старалась не вспоминать, но которая грозила в скором времени разрушить всё: в положенный срок к ней не пришли регулы.

– Поедем или откажемся? – обеспокоенно спросила примостившаяся возле Напе.

Вспомнив про любимого, с которым придётся расстаться, Терция грустно улыбнулась:

– Вчера на прогулке Назон был так заботлив, сам вытряхивал мне башмак, когда в него попал камешек, а потом обувал меня.

Понюхав склянку с притираниями, Напе покривилась:

– Он хочет внушить зрителям, что сгорает от любви к тебе, хотя сам еле тлеет. Он не способен долго любить кого-нибудь, кроме себя и своих Медей.

– Ты слишком строга. Он как дитя: плачет, если не дают игрушку, но тут же роняет её и забывает. В мужья он не годится.

– Какой из него муж! Ему нужна мамочка, а не супруга. Богатая и знатная. Обязательно терпеливая, – чтобы сносить его капризы и измены.