Осип Назарук - Роксолана Страница 28

– Имеем одну девушку, белую, как снег на вершинах Ливана, свежую, как персик с нестертым пушком, сладкую, как виноград из Кипра, с грудью твердой, как гранаты из Басры, с очами синими, как туркус[75], приносящий счастье! Выученную в школе для наслаждения правоверных, умелую в танцах и разумную в речах, послушную, как дитя, и умеющую хранить тайны!..

Настуся вспыхнула.

Чернокожий начальник остановился, внимательно всмотрелся в ее лицо и что-то невнятно проговорил, обращаясь к женщине под покрывалом. Та шагнула к девушке, молча коснулась ее лица и пропустила между пальцами ее золотистые волосы – в точности так, как пробуют на ощупь материю.

А Настуся вдруг вспомнила, как ее впервые продавали в Крыму, и поняла, что и сейчас она будет продана неизвестно кому. Кровь ударила в голову, зашумела в висках. Словно в тумане видела она, как ее прежние хозяева торопливо и низко кланяются черному начальнику евнухов и женщине под покрывалом. И еще услышала, как черный, тяжело сопя, велел Ибрагиму: «За деньгами придешь вечером ко мне».

Настуся склонила голову перед своими скованными подругами, безмолвно прощаясь.

Солнце садилось за Святую Софию, когда бедную Настусю во второй раз продали на Авретбазаре. Освободили ее от общей цепи, сняли наручные кандалы и передали в руки слуг неведомого господина.

И дальше она шла в кольце черных, как уголь, евнухов…

А позади остался клокотать и вопить главный невольничий рынок Стамбула…

Ходьба по улицам оживила Настусю. Усталость отступила, в голове бродили смутные мысли. По пути она все пыталась понять, кому ее продали и куда ведут.

С самого начала, услышав назначенную купцами цену, она догадалась, что путь ее лежит в неслыханно богатый дом какого-нибудь аги[76] или дефтердара. Но кто этот вельможа?

Вскоре евнухи свернули к высившимся в отдалении величественным зданиям, и Настусино сердце похолодело: теперь не оставалось сомнений, что ведут ее по направлению к сералю[77], вдоль мощных стен которого мерным шагом прохаживалась стража.

«Конец, – пронеслось у нее в голове. – Уж отсюда никто и ни за какие деньги меня не выкупит. Даже если Степан продаст все свое имущество, все равно ничего не добьется».

От этих мыслей из ее груди вырвался тяжелый вздох.

А когда Настусю ввели в какие-то огромные ворота, на стенах которых виднелись железные крюки с насаженными на них свежеотрубленными человеческими головами, еще истекающими кровью, с глазами, вылезшими из орбит от муки, девушка задрожала как осиновый лист. Как тут было не понять, что вступает она в дом сына и наследника Селима Грозного, десятого султана Османов, самого грозного врага христианского мира!

Рука ее невольно поднялась и прижала к груди скрытый под одеждой крохотный серебряный крестик, полученный в дар от матери. Этот жест немного успокоил ее, хотя страх все еще был так велик, что Настуся лишь на миг осмелилась поднять глаза к небу.

В следующее мгновение она оказалась во дворе сераля, где зеленели высокие старые платаны. Солнце, ясное дневное светило, как раз зашло, и сумерки покрыли тенью величественные стены и пышные сады известного всему миру дворца в столице Сулеймана, могущественного повелителя турок-османов.

Глава VIII

Служанка в султанских палатах

Любовь первая – чаша душистых цветов, Любовь вторая – чаша с красным вином, Любовь третья – чаша черного яда…

Восходящее солнце улыбалось над башнями и стенами султанского сераля, над страшными воротами Баб-и-Хумаюн[78], над еще более страшным Джелад-одасы[79] и старыми платанами во внутренних дворах дворца. Заглядывало оно и в крохотные оконца подвалов для челяди, и в каморку, отведенную купленным накануне невольницам.

Настуся проснулась и открыла глаза. Другие невольницы еще спали.

Первое, что пришло ей в голову, – воспоминания о прислуге в доме ее родителей. Одних слуг родители любили, других – нет. Стала припоминать, кого из них и за что любили и жаловали.

Эти размышления прервала кайя-хатун[80], явившаяся будить невольниц. Те мигом вскочили и принялись наряжаться. Молча одевалась и Настуся, а под конец тайно перекрестилась и прочитала «Отче наш».

Затем кайя-хатун отвела новых невольниц на первый этаж гарема, чтобы они могли познакомиться с его устройством. После этого их должны были осмотреть и выбрать для себя жены султана или одалиски[81].

Весеннее солнце играло на разноцветных венецианских стеклах окон султанского гарема, под его лучами празднично вспыхивали краски драгоценных ковров, устилавших покои. Настуся внимательно присматривалась ко всему, испытывая тайную радость от пышной красоты, которая окружала ее здесь. Ей казалось, что она купается в этом великолепии, как в жаркий летний день в родной реке Липе, и что стены, покрытые коврами, – живые-преживые и нашептывают ей чудесные сказки, вроде тех, какие рассказывала дома бабушка. Цветущие края смотрели на нее со стен, а фрукты, виноградные гроздья и цветы казались краше, чем на самом деле. Вон, смотрите, – идет Агарь с маленьким сыном Измаилом! Идет она по пустыне, изгнанная из дома суровым мужем, но на ковре даже пустыня кажется мягкой и ласковой, словно материнская песня. И свет так волшебно отражается от матово-золотистых стен гарема, что сразу понимаешь: все, что здесь есть, – творение ума и рук больших художников.

Но по пути попадались и полутемные коридоры, и неприбранные, ничем не украшенные покои, похожие на пещеры. Кайя-хатун старалась миновать их как можно быстрее.

Первой жене султана не понравилась ни одна из вновь прибывших невольниц. Поэтому их повели дальше, в то крыло гарема, которое было украшено не столь роскошно. Там Настусю выбрала одна из султанских одалисок, красивая, но очень капризная турчанка.

Девушка осталась в ее покоях, где, кроме нее, находилось еще несколько невольниц, и уже на следующий день начала знакомиться с жизнью большого гарема, с его обычаями, завистью, ненавистью и коварными интригами.

Все мысли и разговоры в гареме вертелись в первую очередь вокруг молодого султана. Жены, одалиски и служанки во всех подробностях знали о том, в какой день и час побывал он у каждой из женщин, сколько провел там времени, доволен ли остался, на кого по пути взглянул и что сказал. Наряды и экипажи, услуги и сладости, окружение султана – все, словно в зеркале, находило свое отражение в разговорах и мечтах гарема. Настуся быстро разобралась во всем этом, и ей стало скучно.