Виктория Холт - Рожденная для славы Страница 28

На следующий день мне надлежало выехать в Уонстед, где мы договорились встретиться с королевой. Однако на сей раз копейщиков и лучников я с собой не взяла. Инстинкт подсказал мне, что сестре и ее советникам вряд ли понравится такая демонстрация силы. Очень важно было с самого начала показать сестре, что я не просто ее любящая родственница, но еще и верная подданная.

Я поступила правильно. Когда мы с Мэри съехались в Уонстеде, я увидела, что королева распустила всю свою армию и при ней не было никого, кроме свиты и личных телохранителей. Мэри хотела показать, что ей нечего бояться, ибо она законная королева. Встретила она меня ласково, обняла, осыпала поцелуями. Зрители, наблюдавшие эту сцену, раз- разились радостными криками. Я каждую минуту помнила, что на нас устремлены тысячи глаз, и мне показалось, что меня приветствуют более горячо, чем венценосную сестру. Затем я представила королеве своих фрейлин, и она расцеловала их, тем самым явив благоволение всему моему дому.

Рядом с Мэри я, двадцатилетняя, чувствовала себя юной и полной сил, озиралась по сторонам и предвкушала, как в один прекрасный день все это будет принадлежать мне. Мы ехали верхом бок о бок, и мной владело радостное возбуждение. Я знала, что в счастливые минуты всегда хорошею, и сравнение с королевой явно было в мою пользу, Мэри в свои тридцать семь выглядела уже увядшей. Мысленно отметив этот контраст, я не могла удержаться от довольной улыбки и в ответ на ликующие крики толпы поднимала в приветствии руку, в то время как Мэри сохраняла полнейшую невозмутимость, очевидно, считая, что королева должна держаться надменно. Я подумала, что она совсем не понимает простых людей, не чувствует настроения толпы.

Мы доехали до Алдгейта, а оттуда прямиком проследовали в лондонский Тауэр.

Въехав в ворота крепости, я подумала, что, возможно, на нас сейчас смотрят через зарешеченное окно темницы Джейн Грей и Роберт Дадли. Интересно, помнит ли он маленькую девочку, с которой танцевал на балу много лет назад?

Но в следующую минуту я забыла об узниках, поскольку нам навстречу в сопровождении офицеров вышел комендант Тауэра. Все низко склонились перед новой правительницей.

Мэри приветствовала своих подданных сдержанно, но милостиво, как и подобает истинной королеве. Она объявила, что отпускает некоторых заключенных на свободу. Все это были католики: герцог Норфолк, которого в свое время спасла от казни лишь смерть моего отца; Стивен Гардинер, епископ Винчестерский, просидевший в заключении несколько лет, ибо своими папистскими настроениями вызвал неудовольствие Сомерсета. Я никогда не любила этого человека. Он был изувером до мозга костей и чуть было не погубил когда-то несчастную Катарину Парр. Он пал на колени перед Мэри, и та растроганно велела ему подняться. Гардинер торжественно объявил, что будет служить ей верой и правдой, не щадя живота. У меня упало сердце. Я знала, что этот человек, мой заклятый враг, получит высокий пост при дворе.

Был там и еще один пленник, привлекший к себе всеобщее внимание — так он был статен и красив. В нем чувствовалась древняя благородная кровь. Несчастного содержали в Тауэре с двенадцатилетнего возраста, он просидел здесь целых пятнадцать лет, и единственная вина молодого человека заключалась в том, что он приходился праправнуком Эдуарду IV, то есть был прямым потомком Плантагенетов.

Солнце вспыхивало золотом на его светлых локонах, в жизни я не видывала такого красавца, да и на мою сестру он явно произвел немалое впечатление. Отец Эдуарда Куртенэ (так его звали) пятнадцать лет назад сложил голову на плахе. Когда Мэри сказала молодому человеку, что возвращает ему титул графа Девоншира, он чуть не расплакался от благодарности. Королева смотрела на него с явным интересом, взгляд ее был нежным и мягким.

После триумфального въезда в город начался пир, на котором я опять сидела рядом с королевой.

Последующие поколения называли мою сестру Марией Кровавой, но я-то знаю, что в глубине души она была женщиной совсем не злой. Мэри проливала кровь лишь в тех случаях, когда, по ее мнению, нельзя было поступить иначе. Ее проклятием была фанатическая вера в непогрешимость Римской церкви. Мэри была глубоко убеждена, что все некатолики обречены на геенну огненную, а потому единственная их надежда на спасение — обратиться в истинную веру. Если еретики отказывались признавать свет божественной истины, их следовало сурово покарать — в конце концов им все равно была суждена вечная мука, так стоило ли мелочиться из-за нескольких лишних лет жизни?

Я считаю, что любая форма фанатизма — разновидность безумия, и с юных лет решила, что этот путь не для меня и если мне когда-нибудь выпадет счастье надеть корону, я буду всегда поступать так, как требует благо державы.

Мэри была такой же целеустремленной, как и я, только вот цели у нас были разные: она хотела вернуть Англию в лоно католической церкви, а я хотела сделать Англию великой и ради этой задачи готова была на любые хитрости и маневры.

Проезжая по лондонским улицам в составе праздничного кортежа, я вольно или невольно думала о короне. Однако не следовало забывать об участи Джейн Грей, из парадных королевских покоев прямиком отправившейся в темницу. Не следовало забывать и о Норфолке, Гардинере, Куртенэ — каждый из них мог стать моим заклятым врагом. Я знала, что человек, высоко вознесенный над остальными, может в одночасье пасть ниже низкого. И опасности, подстерегавшие меня, с каждым днем все умножались.

Об этом мне напомнил посетитель, зашедший во дворец попрощаться перед отъездом. Это был сэр Уильям Сесил, мой верный и преданный друг, в чьих советах и помощи я так нуждалась.

Он, разумеется, был противником затеи с коронацией леди Джейн.

— Это решение принял Нортумберленд, — рассказал сэр Уильям. — Он навязал свою волю и лордам, и членам суда. Я возражал, а документ подписал лишь в качестве свидетеля, после чего сразу же подал в отставку. Законной наследницей престола является королева Мэри. Я рад, что Нортумберленд потерпел поражение, но мне жаль бедную леди Джейн.

— Не думаю, что королева поступит с ней жестоко, — сказала я. — Ее величество знает, что Джейн ни в чем не виновата. Бедняжку сначала заставили выйти замуж за сына Нортумберленда, а потом вынудили принять корону.

— Что ж, будем надеяться, королева проявит милосердие к невинным. Я же пришел, чтобы предупредить вас, миледи, об угрожающих вам опасностях.

— Я знаю.

— Возможно, не все. Гардинер — самый могущественный из ваших врагов.

— Это мне известно. Я никогда не забуду, как он пытался погубить Катарину Парр.