Елена Арсеньева - Невеста императора Страница 28

И он выдавил:

— Простите великодушно, государь! — кое-как осмеливаясь разогнуться и взглянуть на Петра.

А тот словно и забыл о провинившемся: его взор был исполнен недоумения — впрочем, это же чувство отображалось во всех глазах, устремленных на Марию, сейчас отнюдь не напоминающую ледяную статую.

— Экая ты оказалась проворная, Машенька! — протянула Елисавет, неприязненным взором меряя разгоревшееся лицо, сверкающие глаза, высоко вздымающуюся грудь.

— И с коня по такому случаю сама сошла, — как бы про себя проворчала Наталья, переглянувшись с теткой. И ушлый женолюбец Иван Долгоруков, который был весьма проницателен, когда дело касалось прекрасных дам, вдруг с изумлением угадал, в чем причина стычки этих трех особ, которые, право слово, сейчас готовы забыть свое высокое положение и вцепиться друг другу в волосы. Вернее, не в чем, а в ком: причина стычки заключена была в мужчине, и этим мужчиной, к величайшей Ванькиной досаде, был не он. Ай да Федька, ай да пройда заграничная! И когда успел?! Ну, заметит государь, что Елисавет не в ту сторону глазами сверкает, — достанется Долгоруковым на орехи!

А Елисавет и впрямь не унималась: ревниво блестя глазами, так и напирала на Марию:

— Осмелела наконец? То слова от тебя не дождешься, а то…

Она, конечно, была не так проста, как мужчины, перед которыми Маша пыталась изображать возмущение придуманной Федоровой неловкостью. Елисавет видела больше, ощущала глубже, перед ней притворяться не стоило — это Маша поняла сразу и бросилась в бой, высоко вздернув подбородок.

— Не выношу бессмысленной жестокости! — надменно бросила она, не потупляя взора перед бесстыжими глазами Елисавет. — Удали не вижу, чтобы в смерть загонять безоружных и не щадить самых верных!

Она кивнула в сторону перепуганной борзой, которая жалась к ногам стремянного, однако все собравшиеся вмиг поняли смысл ее слов: она намекала на своего отца, который сделал все, чтобы возвести на престол этого мальчишку, с ненавистью крикнувшего:

«Я его в струнку поставлю!» Это поняли присутствующие все до одного — кроме Петра, который был слишком юн, слишком зол, а потому слышал только то, что слышал.

— Уж вы бы лучше помолчали бы, сударыня! — неучтиво отмахнулся он от невесты. — Вот не люблю, когда берутся судить о том, в чем не знают толку! Ежели вашему рассуждению следовать, надобно охотиться только на медведя — и то один на один, с рогатиной!

Для англичан, к примеру, охота — не добыча пропитания, а от веку sport, споот, — он неловко выговорил чужое слово. — Они ради доблести гоняются по полям на конях за безоружною лисицею с собаками…

— Осмелюсь возразить, ваше величество, — снова, но уже по доброй воле, согнул спину князь Федор, с бесстрашием влюбленного бросаясь отвлекать внимание рассерженного государя от своей спасительницы, — английские охотники скачут за лисицею обыкновенно без собак и норовят затоптать ее копытами или засечь с седла плетками. Собаки в такой скачке, как можете видеть, одна только помеха, ибо под ногами коней путаются. Наша же, русская, охота, коя заключается в травле и ловле зверей борзыми собаками, возникла первоначально у арабов, затем перешла к монголам, а уж от них, во время тагарского нашествия, сделалась известною и у нас. Особливо распространилась она в Московском государстве во времена Иоанна Грозного, когда после взятия Казани много татарских узбеков [28] были переселены в Ярославль и Кострому. С той поры и повелось разведение русских борзых, и, хотя прадед ваш Алексей Михайлович тешился по преимуществу соколиной охотою, бояре его занимались охотой псовою.

Петр слушал зачарованно, мгновенно забыв обо всем прочем.

— А во Франции? — живо спросил молодой царь. — Видел ты охоту французских королей?

Федору пришлось приложить немалые усилия, чтобы сдержать судорогу отвращения.

— Да, привелось однажды, — пробормотал уклончиво, прогоняя воспоминания об убийстве прекрасного, благородного оленя, столь измученного, израненного, искусанного собаками, что он почти с охотою подставил гордую шею под завершающий удар королевского кинжала. Венценосному охотнику ничего не надо было на этой охоте делать, как только сойти с коня и картинно убить уже полумертвого оленя, однако безнадежный, мученический взор невинной жертвы долго преследовал потом Федора. — Зверство это, ничего больше! — буркнул он почти грубо. — Коррида, ей-богу, и то милосерднее!

— Коррида? — нахмурился Петр, вспоминая. — Ах да, это в Испании.., бой быков!

— Вернее сказать, бой человека с быком.

— Да, я что-то читал, — пренебрежительно отмахнулся Петр. — Человек для развлечения прекрасных сеньор крутит перед быком красной тряпкою и бегает туда-сюда. Но это ерунда. Тут ведь охотник не человек, а бык!

— Не совсем так, ваше величество! — возразил Федор. — Это и есть охота, пусть она и происходит на огороженной арене, под взорами зрителей и зрительниц. Прелесть корриды в том, что здесь два охотника: матадор и бык, и жертвы тоже две: бык и матадор.

И одному богу известно, кто одолеет.

— Нет, пешком охотиться скучновато. Вот ежели б верхом… — мечтательно протянул Петр.

— А как? — поддакнул князь Федор. — Верхом с быком тоже сражаются. Сей человек зовется пикадор, он скачет на коне вокруг быка, заботясь не только о своем спасении от рогов, но и о скакуне своем, однако первая его забота — поразить быка шпагой, мулетою называемой Раздражать при сем быка следует дротиками и стрелами, пропитанными горючей смесью. — Он даже присвистнул, вспоминая последнюю виденную корриду. — О, государь, смею вас заверить, от корриды ничуть не меньше захватывает дух, чем на медведя идти с рогатиною!

Елисавет жарко выдохнула сквозь стиснутые зубы:

— Ох, это для мужчин.., истинных мужчин, — простонала она с такими похотливыми нотками в голосе, что Федору сделалось неловко, словно некая античная Пасифая [29] на миг приоткрыла пред ним свой бесстыжий лик Странное выражение вспыхнуло в широко раскрытых глазах Петра: восторженное, алчное, самозабвенное… Он постоял, ковыряя каблуком землю, о чем-то размышляя; потом резко махнул стремянному:

— Возвращайтесь с охотою Остальные — за мной!

— Куда, Петруша? — недовольно протянула Наталья Алексеевна, но царь только блеснул бешеным взором:

— Кому сказано? На конь! — И, взлетев в седло, ринулся к лесу, более не оглядываясь и не сомневаясь, что все покорно последуют за ним.

Так оно и произошло после некоторой заминки, пока Иван с Федором помогали взобраться в седло Наталье Алексеевне. Елисавет и Мария, одна с пенька, другая с коряжины, вскочили сами с такой легкостью, что мужчины остались озадачены. Смерив друг друга неприязненными взорами, цесаревна и невеста императора с места послали лошадей рысью, но догнать летевшего очертя голову царя смогли не скоро.