Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" Страница 28

Казалось, в промежутке между инцидентом, случившемся несколько лет назад на балу, и новой встречей в старой закусочной, успело произойти ещё кое-что. Для Спенсера это было слепое пятно, что глаза никак не могли уловить, но, очевидно, это было что-то важное, ведь завязало между Джеймсом и Фреей крепкую нить, плотно связывающую их друг с другом. Было в их отношениях много противоречий и опасений, которые Спенсер выложил перед другом, как на ладони. И тень неуверенности, скользнувшая на лице Джеймса, дала четко понять, что отказаться от Фреи ему будет не так уж просто.

Тем не менее, они решили оставить этот разговор. Когда Дункан проснулся, все трое отправились в закусочную. Во время завтрака ни Джеймс, ни Спенсер не произнесли друг другу и слова, скованные в цепи неловкости разговора, который держали втайне от Дункана. Унылые лица обоих давали понять, что случилось что-то неладное, но они и прежде ссорились так часто, что предугадать, что стало между ними в этот раз было сложно, поэтому Дункан даже не пытался сделать этого. Он всего лишь пытался разговорить друзей, что оказалось тоже не весьма удачной попыткой.

После завтрака они разбежались. Джеймс вернулся домой отоспаться, Дункан направился в редакцию, в которой проводил больше времени, чем следовало, а Спенсер — в библиотеку.

Сон не задался. Джеймс ворочался в постели, смыкал покрасневшие глаза, но голова гудела от обвинений Спенса. Они не были беспочвенными, но от того не менее колючие. Следом за этим припомнились и слова Фреи, брошенные на пляже, о том, что он был одиноким в своем убеждении о том, что любовь была чувством вымышленным. Обвинение матери в неспособности любить. Её неравная приязнь к обоим сынам.

Спустя полчаса Джеймс подхватился с места. Принял бодрящий прохладный душ, переоделся и вышел из дома. На улице оказалось приятно тепло. Жара уходила вместе с летом, что медленно растворялось в цифрах календаря, где октябрь давно сменил сентябрь. Солнце всё ещё упрямо ослепляло глаза, но часы его расположения на небосклоне сбегали быстро, отдавая предпочтение ночи, на тонкой чёрной материи которой ярко сияла луна.

Купил газету, прежде чем свернуть в библиотеку. В выходные здесь было, обычно, не протолкнуться, но он надеялся, что для него останется местечко. Делать было предельно нечего в столь ранее время, поэтому заняться поиском работы, казалось, не такой уж плохой затеей. Можно было прочесать объявления и дома, но под натиском тишины, Джеймс рисковал оказаться в плену вскруживающих голову мыслей, собирающихся над головой грозовой тучей. Среди шума чужих голосов ему было куда привычнее находиться.

Он надеялся встретить в библиотеке Спенсера, невзирая на то, что утренний разговор оказался неприятным для обоих. Девушки не стоили их ссор. Фрея того не стоила, хоть, Джеймсу приходилось себя в этом убеждать. Он не был намерен первым мириться с другом. Никогда этого не делал и в этот раз не собирался, но надеялся, что тот пойдет навстречу первым, как делал обычно. Или же они забудут обо всем, как чаще всего случалось с Дунканом, и больше не будут возвращаться к неприятному обсуждению.

Вот только Спенсера в библиотеке он не обнаружил. Занял свободное место, каковых оказалось больше, чем Джеймс предполагал, и рассмотрел каждое угрюмое лицо, ни одно из которых не принадлежало другу. Зато почти сразу заметил виновницу своей бессонницы, расположившуюся почти напротив. Губ коснулась дурацкая улыбка, которую Джеймс тут же стер с лица, спрятав глаза в газете, что раскрыл перед собой.

Сидела подле Алиссы, имя которой помнил лишь из-за Дункана, безутешно повторяющего его, как заклинание, что не срабатывало, покуда девушка была по-прежнему холодна и неприступна. Перед ней была открыта книга, по строкам которой Алисса водила пальцем, когда перед Фреей лежала небольшая стопка плотных квадратных листов, на которых она что-то лениво вырисовывала. Облокотившись на стол, подпирала сжатым кулаком щеку и часто зевала, не успевая дотянуть ладонь с карандашом к раскрытому рту. Казалось, ни одна из них не заметила его, потому что поведение их было слишком естественно сосредоточенным, избавленным неловкой рассеянности или скованности.

Джеймс открыл перед собой газету. Согнул пополам, попросил у близ сидящей девушки карандаш, что она ему любезно одолжила, бросив вслед миловидную улыбку. Он не стал улыбаться глупо в ответ, лишь тихо поблагодарил, опустив голову вниз. Волосы упали на лицо, и Джеймс убрал их широкой ладонью, не впервые ли за долгое время задумавшись о том, не стоило бы их действительно остричь. Случайная мысль, отвлекающий маневр от того, что было действительно важным.

Он снова поднял глаза на Фрею. Она усердно вырисовывала что-то на чистом листе, когда Алисса вдруг обнаружила в книге что-то интересное. Толкнула подругу, и той пришлось отвлечься. Кроткая улыбка появилась на короткую секунду, девушки переглянулись между собой, будто были в сговоре, о котором другим было неизвестно. И Джеймсу вдруг ужасно захотелось быть посвященным в эту тайну.

Согнул газету пополам, проведя ребром ладони по хрустящей бумаге и заставил себя пробежаться глазами по плотно прижатых друг к другу объявлениях. Джеймс совершал эту попытку не впервые, но ни одна ещё не сумела увенчаться успехом. Ему приходилось принуждать себя к этому занятию, что неизменно заканчивалось тем, что он выбрасывал газету в мусор и шел обратно за карточный стол.

Отец взял своё. В картах Джеймсу всё чаще не везло. Деньги заканчивались быстрее, чем он успевал отыграть хоть малую долю. Успел прилично занять у Дункана и Спенса, но тянуть с этим более не мог. Нужно было взять себя в руки и наконец-то найти чёртову работу, насколько сильным не было бы внутреннее сопротивление.

Провел пальцами вдоль страницы, рассеяно пробежавшись по вакансиям, выбор которых оставлял желать лучшего. Затем не удержался, снова поднял глаза. Фрея показывала Алиссе готовый рисунок, по-прежнему широко зевая, что пробило на зёв и его самого. Девушка осматривала его с хмурым выражением лица, когда Фрея водила по рисунку пальцами, будто объясняла, что на нем было изображено, и Алисса кивала головой в ответ. Затем она что-то сказала, и обе тихо засмеялись. Он и сам усмехнулся почему-то, пока не встряхнул головой, вернувшись к своему.

Требовались строители, грузчики, упаковщики в магазине. Всё что угодно, но только не то, на что Джеймс мог бы пойти. Не мог оксфордский студент согласиться на черновую роботу. К тому же точно не парень, выросший под фамилией человека, содержащего ряд банков по всей Британии. Парень, которого исключительно по расчету хотели вынудить жениться и которого воспитывали в закрытой частной школе. Это было унизительно и гадко.

Джеймс пробежался глазами по строкам ещё трижды, прежде чем в который раз поднял голову. Снова рисовала. В этот раз более сосредоточенно. Наверное, принялась за новый набросок, поскольку лист был ещё таким чистым, в отличие от того, которого он уже не сможет увидеть. Наклонила голову и, придерживая одной ладонью лист, делала резкие движения, нанося грубые штрихи. Глаза её, видимо, слипались, поэтому она терла их ладонью, ребро которой было испачкано в графите. Джеймс поражался тому, что его самого не одолевала сонливость.

Он заметил Дункана, когда тот прошел мимо стола девушек, обратив их внимание на себя. Громко приветствовал их. Фрея подняла голову и сладко зевнула, помахав парню ладонью, когда взгляд вдруг наткнулся на него. Она, действительно, его не замечала. Неловко махнула ему рукой, которая в следующую же секунду потянулась к волосам. Фрея забыла о зажатом в ладони карандаше, что тут же запутался среди волнистых локонов. И он улыбнулся.

— По-прежнему ничего? — Дункан сел рядом, небрежно бросив на стол тяжелую книгу, грохот которой сотряс окружающую тишину, в коконе которой было окутано всё вокруг. И люди, и столы, и лампы, и книги. Большие шкафы, напоминающие столетних великанов, казалось, содрогнулись от этого шума, но продолжали свою жизнь во сне, собирая на бесконечно длинных полках пыль. Дункан в то же время не внимал тому, что был единственным источником шума. Выдернул газету из рук друга и принялся изучать.