Барбара Картленд - Черная пантера Страница 29

Он завел двигатель, выехал на шоссе и помчался в сторону Лондона с такой скоростью, будто мы от кого-то убегали.

За всю дорогу мы ни проронили ни слова. Он подвез меня к дому, и мы расстались. Наше прощание было формальным и очень сдержанным, что привело меня в полное замешательство.

Глава 12

Я увиделась с сэром Филиппом только через неделю, в течение которой ко мне пришло понимание того, что я ужасно несчастна и что больше всего на свете жду встречи с ним.

Что случилось — в который раз спрашивала я себя. Почему эти две строки из стихотворения, которое я никак не могла вспомнить, так изменили наши отношения? Я все готова была отдать, лишь бы не произносить эти слова, но, как и Филипп, я не могла повернуть время вспять. Теперь между нами возник барьер, ставший непреодолимым из-за того, что я не могла объяснить себе причины его возникновения.

Единственное, что я могла предположить, — опять вмешалась Надя. Я чувствовала, что во мне, как и в Элизабет, растет ненависть к этому призраку. Пару раз я виделась с Элизабет, однако я обнаружила, что о сэре Филиппе ей известно не больше моего. Я не колеблясь задавала ей вопросы, и она простодушно верила, что мое любопытство вызвано желанием помочь ей.

Танцы и приемы, на которые я ходила каждый вечер и которые раньше казались мне таким интересным времяпрепровождением, потеряли всю свою прелесть. Молодые люди, приглашавшие меня танцевать, казались мне глупыми. Я делала вид, будто мне весело, уделяла огромное внимание своей внешности, поэтому ни Анжела, ни другие люди даже не догадывались, что происходит в моей душе. Я же прекрасно знала, что жизнь моя изменилась.

— Я полюбила! — торжественно объявила я себе на следующее утро после поездки в Рейнлаф.

Мне хватило ума понять, что, когда девушка всю ночь напролет думает об одном мужчине, когда ей в ночи слышится его голос, это вовсе не дружба. Да, я полюбила. Я призналась себе в этом, и меня охватило отчаяние. Временами мне казалось, что нужно немедленно возвращаться в Мейсфилд и больше никогда не появляться в Лондоне.

«Возможно, я забуду его», — думала я, понимая, что мне это не под силу. Между мной и Филиппом установилась прочная связь, не подвластная ни времени, ни расстоянию.

Наверное, я ему понравилась, в сотый раз говорила я себе, иначе зачем ему было приглашать нас в клуб после концерта, а потом встречаться со мной на следующий день? Я знала, что дело в Наде, — именно Надя стоит между нами, притягивая его к себе каждый раз, когда он предпринимает попытку уйти от нее.

— Ты мертва, — вслух проговорила я. — Мертва и предана земле!

Мне стало немного страшно от своих слов. Я задумалась над тем, живут ли люди после смерти и, если да, могут ли они как-то влиять на живых, быть рядом с ними.

Долгими ночами, одна в своей спальне, я спрашивала себя, во что я верила, и приходила в ужас, сознавая, что моя вера поверхностна. Я только вызубрила то, чему меня научили, слова молитвы были для меня пустым звуком.

Впервые в жизни передо мной встал вопрос о смерти и о том, что следует за ней. Как часто в прошлом меня уговаривали задуматься об этом, но подобное явление, затрагивающее каждого человека, казалось мне далеким и незаслуживающим внимания.

Теперь же вопрос о смерти стал для меня насущным. Неужели Надя все еще жива? Неужели она все еще держит Филиппа своими изящными длинными пальцами? Неужели она все еще считает его своим, несмотря на то что ее тело давно вернулось в землю, из которой вышло? Что все это значит? Смерть или Жизнь? Что через три месяца после зачатия появляется в ребенке — душа, «эго», свойства характера — и превращает его в личность? Откуда все берется — от зачавших его родителей или извне? Что такое жизнь? И если есть вечная жизнь, может ли смерть действительно существовать?

Мне трудно было выразить свои мысли словами, но я все равно пыталась вычленить из царившей в моей голове полной мешанины понятий то, что являлось ключом к пониманию происходящего. Что такое жизнь — энергия, своего рода вселенская радиовещательная станция, с которой любой человек может наладить связь, если у него есть необходимый прибор? Может, тело — и есть тот самый прибор — такой же безжизненный, как металл или дерево, — который оживает, когда устанавливается эта связь? А, может, мы результат эволюции — растение, которое превратилось в животное, а то, в свою очередь, стало человеком? Возможно, после семидесяти лет сознательного существования нас ждет окончательное перерождение, после которого мы станем лучше? А, может, мужчина и женщина перерождаются в единое существо, которое выполняет функции обоих? О чем я думаю? Что я чувствую? Я не знаю себя.

Я опять купила книги. Мне пришлось солгать Анжеле, сказав, что деньги нужны на чулки и перчатки. На самом же деле я поспешила в «Бампус»и долго рылась в книгах по философии, науке и религии. Я узнала очень много, однако не почерпнула ничего, что могло бы подвести к ответам на мучившие меня вопросы.

— Вера никогда не приходит через книги, — однажды сказал мне викарий.

Вспомнив его слова, я осознала, что мне не хватает веры, которая позволяет поверить всему. Без веры никто не найдет доказательств тому, что человек может восстать из мертвых, что жизнь — это нечто иное, как сон.

Каждую ночь, возвращаясь домой, я брала книгу и читала до тех пор, пока первые лучи солнца не рассыпались ажурным узором по стене спальни, а по мостовой не начинали стучать тележки молочников.

Я испытывала отчаяние, и вовсе не потому, что не находила в книгах ответов на свои вопросы. Мне безумно хотелось увидеть Филиппа. Его молчание доставляло мне невыразимые страдания.

Однажды утром примерно в половину одиннадцатого возле моей кровати зазвонил телефон. Я пришла в страшное негодование, так как мне только что удалось забыться тяжелым сном после бессонной ночи.

— Слушаю, — сонным голосом проговорила я.

— Кто это?

— Это вы, Лин? — послышалось в ответ. Я тут же проснулась, сердце бешено забилось, рука нервно сжала трубку.

— О, это вы, — выдохнула я.

— Значит, вы узнали мой голос? — спросил он.

— Вот это и странно, — ответила я, — так как я редко слышала его в последнее время.

Я сразу же пожалела о невольно вырвавшихся словах. Но я, как всегда, выпалила первое, что пришло в голову, дав ему тем самым понять, что скучала по нему, что мне хотелось еще раз услышать его.

— Где вы сегодня ужинаете? — спросил он.

— Нигде, — ответила я.

Это было ложью, но сейчас все остальное не имело значения.

— Поужинайте со мной, — сказал он. — Но не в Лондоне — , здесь слишком жарко, — а в Лонгморе, в моем загородном доме. Дорога займет всего полтора часа. Вы согласны?