Розалинда Лейкер - Золотой тюльпан. Книга 1 Страница 29

Виллем отступил назад и стал внимательно рассматривать картину. Так же как и Халс, Хендрик редко делал предварительные наброски карандашом, он предпочитал сразу писать красками на холсте, импровизируя в процессе работы. Виллему казалось, что эта картина может стать достойным продолжением «Флоры», хотя ее сюжет понравится совсем не каждому.

— Серебряный флорин выглядел бы гораздо правдоподобнее бриллианта, — заметил Виллем. — К канаве с бриллиантом сбежалось бы пол-Амстердама.

— А почему ты решил, что это происходит в Амстердаме? — воинственно возразил Хендрик. — Бродяг полно повсюду. Может быть, это лондонские трущобы.

— Так выходит, бриллиант уронил воришка? Люди, которые носят такие бриллианты, вряд ли станут бродить по трущобам.

Хендрик прервал работу и с гневом посмотрел на Виллема.

— Нечего надо мной надсмехаться! Ты ведь прекрасно понимаешь, что бриллиант на моей картине является символом богатства, до которого бедняку никогда не дотянуться, где бы он ни жил. Я имею в виду и бедных художников, работы которых торговцы, вроде тебя, всегда продают слишком дешево!

От возмущения Виллем не мог вымолвить ни слова, однако он быстро пришел в себя и решил не продолжать назревавшую ссору. Хендрик был в дурном расположении духа, а значит, в своем упрямстве он мог зайти Бог весть как далеко. Различные аллегории и символика были очень популярны в живописи, но все символы должны быть неотделимой частью самой картины и способствовать пониманию сюжета. Бриллиант на картине Хендрика резал глаз, как и многие другие предметы, которые он любил изображать. Художника всегда удивляло, когда его работы продавались за очень низкую цену.

— Я пришел за «Богиней весны».

Хендрик возобновил работу.

— А у тебя есть подходящий покупатель?

— Даже несколько, но я хотел бы переговорить об этом с глазу на глаз.

Хендрик отложил в сторону палитру и кисти, сказал бродяге, что тот может отдохнуть. Вместе с Виллемом они вышли из мастерской и направились в гостиную. Торговец рассказал Хендрику, что распустил слухи о великолепной картине, которую он не хочет продавать, так как она стоит больших денег, а главным образом, из-за красоты натурщицы, которая позировала для «Флоры». К Виллему приходило множество покупателей, но он отвечал уклончиво и вел себя очень таинственно, говоря, что еще не решил, покажет ли картину широкой публике.

— Нет нужды объяснять, что некоторых людей распирает любопытство. Мне предлагают большие деньги, даже не видя картины, а когда я ее покажу, то количество желающих купить возрастет в несколько раз.

— Ну, и что же дальше? — Хитрая уловка Виллема очень понравилась Хендрику.

— Я повешу картину на стене и закрою ее куском ткани, это еще больше всех заинтригует. Когда я подыщу хорошего покупателя и выберу подходящий момент, я открою портрет Франчески и назначу цену. Думаю, сделка будет очень выгодной.

Хендрик громко расхохотался.

— Какой же ты молодец!

Но Виллем оставался серьезным.

— Я делаю это не только для тебя, но и для Франчески.

Хендрик нахмурился.

— А какое отношение имеет к этому моя дочь?

— Я хочу, чтобы деньги, которые ты получишь за эту картину, нашли хорошее применение. Заплати за учебу дочери у мастера, который станет ей хорошим учителем и поможет раскрыться ее необыкновенно яркому дарованию.

Глаза Хендрика забегали, и он отвернулся от Виллема.

— Ты что же, думаешь, я против? У меня просто истощилось терпение, хотя я очень хотел стать наставником для дочерей. Но что касается живописи, между ними и мной как будто бы встала стена. Я никогда не был хорошим учителем, а уж теперь и вовсе утратил эту способность.

— Тогда сделай, как я тебе говорю! — настойчиво сказал Виллем. — Ведь в твоих силах дать Франческе хорошего учителя, как она того заслуживает.

— Но ведь тех денег, что я получу за картину, не хватит, чтобы оплатить шестилетний курс обучения.

— Ей не надо учиться шесть лет! Ведь ты все же с ней занимался и давал необходимые советы. Поэтому двух лет будет более чем достаточно.

Хендрик снова повернулся к Виллему.

— Я вижу, ты не в состоянии понять все связанные с этим трудности. Я не знаю ни одного художника, который взял бы в обучение женщину, и дело вовсе не в предрассудках, направленных против слабого пола. Ведь ей придется работать в мастерской и рисовать обнаженную натуру. Конечно, мои дочери не раз видели обнаженных натурщиков в мастерской и делали с них наброски. Но по моему приказанию мужчины-натурщики всегда прикрывались, чтобы не вводить девочек в смущение. Нет, будет очень трудно подыскать для Франчески хорошего учителя.

Лицо Виллема не утратило уверенного выражения.

— Я знаю такого человека, — сказал он твердо. — Он принадлежит делфтской школе.

Хендрик в задумчивости почесал подбородок. Он знал, что в семи крупных городах Голландии были свои школы живописи, однако, для своей дочери он предпочел бы Гильдию Амстердама. Конечно, в Делфте была отличная школа, благодаря которой стал знаменитым ученик Рембрандта Карел Фабрициус, который умер совсем молодым. К делфтской школе относился и Ян Стен, а также многие другие знаменитые живописцы.

— Какого же художника ты имеешь в виду?

— Йохоннеса Вермера.

Хендрик посмотрел на Виллема отсутствующим взглядом.

— Я никогда о нем не слышал.

— Ничего удивительного. Его знают только в пределах Делфта. Вермер пишет немного, в основном ему позирует жена, которую он обожает. У них несколько детей.

— Как же ему удается их прокормить?

— Какое-то время он занимался таверной покойного отца, но теперь он ее кому-то сдал, сейчас Вермер посвятил себя живописи, поэтому я с ним и познакомился.

— Что, трактирщик?

На лице Хендрика было написано праведное возмущение, и человек, не знавший его достаточно хорошо, мог бы подумать, что он никогда не переступал порога заведения, где подавали спиртное.

— Не трактирщик, а художник в самом высоком смысле этого слова, — возразил Хендрику Виллем. Он, конечно, не стал говорить, что не многие люди за пределами Делфта разделяют его мнение. Однако сам он был убежден, что Вермер является одним из величайших художников Голландии. — Он будет прекрасным учителем для Франчески, — продолжил Виллем. — У Вермера прекрасный характер, сейчас ему 38 лет, и он на редкость добропорядочный семьянин. Тебе нет нужды беспокоиться, что он позволит себе какую-нибудь вольность по отношению к Франческе. Я ведь уже сказал, что Вермер не замечает ни одной женщины, кроме своей жены.