Виктория Холт - Пленница Страница 3

Мисс Уиллз была от меня в восторге, и мы с самого начала стали друзьями.

Правда, мои кухонные приятели поначалу проявляли к ней некоторую враждебность. Но Фелисити — я вскоре стала называть её просто по имени, когда мы оставались одни — была столь снисходительна, и ей настолько было чуждо высокомерие, которого опасалась миссис Харлоу, что она быстро сломала барьер между кухней и теми, кто, по словам миссис Харлоу, считали-де себя «выше других». Носить еду ей в комнату на подносе очень скоро перестали, и Фелисити делила трапезу со всеми нами за кухонным столом.

Конечно, в хорошо организованном доме такого никогда бы не потерпели. Но тот факт, что мои родители жили в далёком от будничных забот мире науки, имел свои преимущества — он давал свободу. И как же все мы наслаждались ею! Когда я оглядываюсь на своё детство, которое многие бы назвали беспризорным, я испытываю самые радостные чувства. Такого чудесного детства, полного любви и заботы со стороны окружающих, можно только пожелать любому ребёнку. Впрочем, пока эта пора длится, конечно, не сознаёшь, сколь она хороша. Понимание приходит лишь после того, как счастливое время миновало.

Учиться у Фелисити было сплошным удовольствием. Мы занимались каждое утро. Она умела сделать всякий предмет необыкновенно интересным, стараясь создать у меня впечатление, что мы вместе узнаём что-то новое. Если она что-то не знала, она никогда этого не скрывала, а откровенно отвечала на мой вопрос:

— Это мне надо будет посмотреть в справочнике.

Фелисити рассказала мне о себе. Отец её умер несколько лет назад. Они были очень бедны. У неё были две сестры, обе моложе её. Счастье, что у неё был дядя — профессор Уиллз, брат её отца. Он помогал семье и подыскал для неё место у нас.

Она призналась, что испытывала немалый страх, ожидая встретить очень умную девочку, знающую намного больше, чем она сама.

Мы обе от души посмеялись над этим.

— Как-никак дочь профессора Крэнли. Он ведь большой авторитет в своей области и пользуется громадным уважением в академическом мире, — сказала Фелисити.

Я не совсем ясно представляла себе, что такое академический мир, но невольно испытывала чувство гордости. Всё-таки речь шла о моём отце, и знать, что его высоко чтят, было приятно.

— На него и твою маму большой спрос, — пояснила Фелисити.

Для меня это была ещё одна приятная новость — значит, родители не будут путаться у нас под ногами.

— Я думала, за моей работой будут пристально следить, всячески поправлять и тому подобное. Но всё оказалось лучше, чем я ожидала.

— А я ожидала, что вы будете ужасной «ни рыбой ни мясом».

Это показалось нам невероятно смешным, и мы долго хохотали.

Вообще смеялись мы то и дело. Я быстро набиралась знаний. История повествовала о живых людях, подчас весьма странных, но она не была попросту перечнем имён и дат. История походила на интересное кругосветное путешествие. У нас был большой глобус, который мы постоянно вертели и, облюбовав какую-нибудь точку, воображали, что находится там.

Я была уверена, что мои родители не одобрили бы подобный метод преподавания, но он оказался очень плодотворным. Не будь Фелисити племянницей профессора Уиллза, они никогда не наняли бы гувернантку, которая выглядела бы так, как она, и честно признавалась в отсутствии у неё какого бы то ни было педагогического опыта. Таким образом, нам было за что благодарить судьбу, и мы прекрасно это сознавали.

Надо ещё рассказать о наших прогулках, благодаря которым мы узнали, до чего интересное место этот «район Блумзбери». Мы придумали игру, состоящую в том, чтобы установить, каким образом он стал таким, как сейчас. Нас взволновало открытие, что всего лишь сто лет назад здесь находилась изолированная от окружающего мира деревня «Лумзбери», а между церквями Сент-Пакрас и Британским музеем простирались поля и луга. Мы отыскали дом, где когда-то жил художник сэр Годфри Неллер. Существовали тут и трущобы — лабиринт улиц, куда мы не отваживались проникать. Там ютились бедняки, а бок о бок с ними — преступники, чувствовавшие себя здесь в безопасности.

Мистер Долланд, родившийся и выросший в Блумзбери, любил поговорить о былых временах, и ему было что порассказать. Во время наших кухонных застолий на эту тему велось немало интересных разговоров.

Зимними вечерами мы сидели вокруг стола при свете лампы, освещавшей остатки пирогов и пудингов, приготовленных миссис Харлоу, и слушали о молодых днях мистера Долланда в Блумзбери.

Он родился на Грейз-Инн-роуд и в детстве досконально изучил прилегающие районы, так что у него было в запасе множество преинтересных историй.

Я отлично помню различные подробности, сохранившиеся ещё с тех пор. Он в самом деле обладал драматическим талантом и, как большинство актёров, любил держать свою аудиторию в напряжении. И хотя была она не столь велика, как ему, возможно, хотелось, более благодарных слушателей было трудно сыскать.

— Закройте глаза и мысленно представьте себе то, о чём я говорю, — приказывал он. — Здания меняют ландшафт. Вообразите на месте этого района сельскую местность. Сам я никогда не любил деревню.

— Вы совсем как я, — вставляла миссис Харлоу. — Вы любите, чтобы вокруг вас кипела жизнь.

— Так ведь мы все любим, — замечала я.

— Ну, не знаю, — возражала няня Поллок. — Есть и такие, что всей душой за деревню.

— Я родилась и выросла в деревне, — подала голос младшая прислуга.

— А мне нравится быть здесь, где все мы вместе, — заявляла я.

Няня одобрительно кивала.

Как-то раз, когда мистер Долланд собирался развлечь нас, я заколебалась — попросить ли его разыграть сцену из «Колоколов» или продекламировать отрывок из речи короля «Вновь на приступ!»

— Ах! Здесь столько происходило разных событий… Если бы только вы могли мысленно перенестись на несколько лет назад! — воскликнул он.

— Обидно, что так часто приходится доверяться слухам, — сказала Фелисити. — По-моему, слушать рассказы очевидцев прошлых событий — захватывающе интересно.

— Я, конечно, сам не был свидетелем того, что произошло столько лет назад, но многое узнал от моей бабушки. Она жила здесь ещё до того, как построили все эти здания. Бабушка часто рассказывала о ферме, находившейся там, где теперь начинается Рассел-стрит. Она помнила сестёр Капперс, которые там жили.

Я устроилась поудобнее, надеясь услышать что-то интересное. Мистер Долланд это заметил и с улыбкой обратился ко мне.

— Хотите знать, что она мне о них рассказывала, мисс Розетта? — Я кивнула, и он начал: — Их было две, этих самых мисс Капперс, обе — старые девы. Одной из них не повезло в любви, её обманули, а другой и того не привелось испытать. В результате они как бы затаили злобу на всех мужчин. Особы они были состоятельные. Отец оставил им в наследство ферму, и они делали там всё сами — не хотели допускать ни одного мужчину. Справлялись с помощью одной-двух доярок. И всё из-за этой своей неприязни к противоположному полу.