Александра Рипли - Из золотых полей Страница 3

— Братья и сестры, — тихо проговорил Гэскинс, — сейчас я расскажу вам об одной священной минуте, что была в моей жизни. Я опишу ее вам обычными слабыми словами, зная, что ваши любящие сердца смогут претворить их в образы яркие и зримые. Представьте себе женщину, мою возлюбленную жену, страдающую, как страдали все находящиеся здесь женщины-матери. Вы, сестры мои, лучше моего знаете, какое это счастье и какая мука: совершить чудо, принеся в этот мир новую жизнь и новую душу. Родив, моя жена подозвала меня к себе, и я увидел, что в ее хрупком теле не осталось сил, чтобы противостоять смерти. Но Дух Святой вошел в нее, и ее милое лицо сияло счастьем, в то время как земная жизнь ее уже покидала. Я плакал и умолял ее не умирать, хотя и знал, что это Божья воля: мне потерять ее, а ей — обрести жизнь вечную, в которой нет ни страданий, ни скорбей.

Тогда она приподняла руку, чтобы я унял свои рыдания. И ради нее, моей любимой, я замолчал, хотя сердце мое кричало от горя.

И вот, в этой тишине раздался звук, такой тоненький, такой слабый, что я было подумал, что ослышался. И тогда моя ненаглядная жена прошептала свои последние слова. «Это тебе дар, — шепнула она, — дар небес…»

И я своими глазами узрел это чудо, чудо жизни, явившейся там, где воцарилась смерть — ибо в тот же миг меня позвала моя новорожденная дочь, которой я дал имя Лили, потому что в тот день была Пасха, Светлое Христово Воскресение, и везде, по всей округе, цвели прекрасные полевые лилии.

И сегодня я попросил ее обратиться к вам с приветствием и своим присутствием засвидетельствовать перед каждым из вас, как любит его наш Господь. Он здесь, он ждет, чтобы вы приняли этот дар — Его любовь. Вам достаточно только раскрыть свои сердца Ему и его дару.

Дэн Гэскинс отступил в сторону, и из потемок за его спиной возникло видение несказанной красоты. Слушатели задохнулись от изумления, и их заплаканные лица осветились счастливыми безыскусными улыбками.

Маленькая тонкая фигурка была облачена в простое белое одеяние со складками, ниспадающими от плеч прямо до пола. На девушке не было никаких украшений — только блестящее золото кудрей, совершенный овал прекрасного, нежно-белого, как свежая пахта, лица и глаза, синие, словно два сапфира.

— Она похожа на ангела, — шепнул Гидеон на ухо Нэйту.

— Да, — только и смог выговорить Нэйт. На сердце его легла какая-то тяжесть, и в то же время оно рвалось из груди, словно желая взлететь ввысь. Теперь он знал — от этого бесполезно убегать, это бесполезно отрицать. Доводы рассудка и благоразумия не помогут. Он попал в плен к любви.

Лили простерла вперед руки, словно желая обнять всех собравшихся. Она запела, и ее высокий юный голос был так же чист и прекрасен, как и ее лицо:

Приду и расскажу я —Ты только позови —О милости ИисусаИ о его любви.

И повторять рассказ свойЯ рада вновь и вновь.Я знаю: все в нем правдаПро чудо и любовь.

Всех грез и всех мечтанийЧудесней мой рассказ,Рассказ об Иисусе,Который любит нас.

Стать лучше помогла мнеИстория моя,Вот почему ее вамРассказываю я.

Плечи Нэйта поникли. Разве посмеет он заговорить с ангелом? Ведь он о таком и помыслить недостоин. Но нет, он непременно должен еще раз увидеть ее, поговорить с ней, дотронуться до нее, чтобы убедиться, что она не обман чувств, что она и вправду существует. Сегодня пятница. Молитвенное собрание продлится еще два дня. До тех пор надо обязательно подойти к ней и поговорить с нею наедине.

В субботу он с трудом протолкался сквозь толпу парней, которые всегда собирались вокруг Лили, где бы она ни появилась. Она была одинаково любезна со всеми, одаривала всех улыбками, никого не выделяя, и всякого, кто протискивался к ней, чтобы сказать несколько слов, выслушивала с величайшим вниманием, чуть приоткрывая при этом свои полные румяные губы. Вид ее маленьких белых зубок и розового языка сводил Нэйта с ума.

Но он не станет вести себя, как дурак, подобно всем остальным, которые наперебой предлагают принести ей лимонаду, спрашивают, не надо ли проводить ее на общее пение гимна или на молебствие, или куда-нибудь еще.

Правда, она соглашалась выпить лимонад и разрешала смельчаку проводить ее, но свора обожателей продолжала тесниться вокруг нее даже тогда, когда она шла под руку с тем, кто вызвался ее провожать.

Но Нэйту было необходимо оказаться с нею наедине. Совершенно необходимо. Поэтому он упрямо держался на краю толпы поклонников. Отойти в сторону он был не в силах, а делать то, что делали другие, ему не позволяла гордость. Он надеялся, что выражение лица у него все же не такое глупое, как у остальных, которые все до единого выглядели так, будто их только что огрели промеж глаз совковой лопатой.

Но в глубине души он страшно боялся, что и он сам выглядит не лучше.

Мать отругала его, когда вечером в субботу он занял свое место на скамье рядом с ней.

— Ты опоздал, — сердито сказала она, — да еще и на ту самую службу, во время которой будет проповедовать твой брат. Где тебя носило? Я тебя за весь день ни разу не видела, а ведь тебе надо было столько всего сделать.

— Извини, ма, — промямлил Нэйт, но так и не взглянул в ее сердитые глаза. Он не сводил взгляда с помоста, гадая, будет ли Лили сегодня петь.

Он попытался вслушаться в проповедь преподобного Гэскинса, но так и не понял ни одного слова. В прошлый раз она вышла и запела сразу же после того, как он кончил говорить…

Но сегодня она не вышла. Вместо нее на помост вышел Гидеон. Такова была церковная традиция — после того, как проповедь, основанная на библейском тексте, была окончена, ее комментировал мирянин, не имеющий духовного сана, Он должен был подробно растолковать пастве смысл проповеди, сделав ее понятнее для таких же, как он, чего сам разъездной проповедник сделать не мог, поскольку не принадлежал к мирянам.

При виде своего высокого, красивого сына, стоящего на помосте, Мэри Ричардсон не смогла сдержать удовлетворенного вздоха. На Гидеоне был новый темный костюм, белоснежная рубашка, его синий галстук был завязан безупречным узлом. Нынче утром она сама подровняла его темные волосы и внимательно посмотрела на него, по его просьбе, чтобы удостовериться, что он ровно подстриг себе бороду. Он выглядел чудесно, именно так, как должен выглядеть человек ученый, благочестивый служитель Господа. Она с облегчением откинулась на спинку скамьи. Это был триумф, увенчавший всю ее жизнь.

Она чувствовала, что рядом с нею сидит Нэйт, но на него она не смотрела. Она знала, что увидит, если посмотрит, и видеть это ей не хотелось. Волосы у него были мышиного цвета и всегда лохматые. Даже ее ножницы не могли привести их в пристойный вид. К тому же он еще и конопатый, будто его мухи обсидели, и так упрям, что ни за что не желает отрастить приличную бороду, чтобы спрятать хотя бы часть веснушек. Никогда ему не стать таким высоким, как Гидеон, таким красивым, как Гидеон, и таким одаренным, как Гидеон. Пожалуй, единственное его достоинство — это то, что он не боится тяжелой работы, да еще то, что он чистюля. От него всегда пахнет мылом, а чистоплотность все же стоит на втором месте после набожности.