Лора Бекитт - Сердце в пустыне Страница 3

Вместе с тем сердце Зюлейки исподволь подтачивало желание покориться воле незнакомца. Она представляла, как его теплые, сильные руки станут сжимать ее голые локти, а в бархатистом голосе будет звучать ласка. При мысли об этом колени слабели, ноги подкашивались, со дна души поднималась тревожная, жаркая волна.

Между тем Амир ибн Хасан аль-Бархи не спеша шел по улице. У него не было никаких неотложных дел в городе, просто сегодня он решил пораньше вырваться из дома и как можно позже вернуться обратно. Его мать, Зухра, была умной женщиной и вместе с тем порой вела себя как капризный ребенок. Утром она встала не в духе и без конца повторяла, что ей давным-давно не дарили дорогих подарков. Мимоходом упомянула о туфлях любимой жены халифа Зубайды.

Амир понятия не имел, где можно купить такую обувь. Он случайно зашел в лавку, где продавались сафьяновые изделия, обнаружил там молоденькую девушку и шутки ради обратился к ней с вопросом. Девушка оказалась прелестной. Более того, она не знала цены своей красоты, как не ведала ценности жемчуга и злата. Воспитанный матерью, Амир вырос не в меру изнеженным и капризным, с легко возбуждаемой чувственностью. Он не стремился к прочным узам, зато легко загорался страстью, увидев новую рабыню или служанку матери. В его постели их перебывало немало, и он пресытился ими.

Молодому человеку очень понравилась Зюлейка; она показалась ему искренней, нежной, бескорыстной и чистой. Взор этой девушки обещал подарить Амиру то, чего он еще не изведал: любовь, пламенную и нежную, подобную взращенному Аллахом цветку. Амир, будучи искушенным любовником, сразу понял, что Зюлейка ответит на его порыв и в полдень придет к мечети Джами ал-Мансур. А после покорится его воле. Недаром в Коране сказано: «Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество над другими».

Он был избалован и не умел противиться своим желаниям. У Амира не возникало мысли о том, что он может погубить девушку. Думая о ней, он слышал страстные вздохи, чувствовал, будто наяву, запах неповторимых соков, которые источает ее плоть. Ощущал бархатистость юной кожи, представлял, какие слова она скажет ему, когда испытает неповторимое наслаждение, и какими ответит он.

Остальное не имело значения.

Начальник главного почтового ведомства Багдада Хасан ибн Акбар аль-Бархи любил свой домашний кабинет. Здесь стоял инкрустированный перламутром письменный столик с круглым пеналом для перьев и серебряной чернильницей, удобный широкий диван. На полу лежал роскошный, приглушенных оттенков ковер. В стенной нише хранились книги и дорогие сосуды. Узкие, с тонким резным переплетом окна выходили в затененный уголок сада, потому даже в жаркие летние дни в кабинете было прохладно.

Тяжело вздохнув, Хасан поднялся из-за стола. Он знал, что сегодня привычный покой будет нарушен: в комнате станет жарко от споров, а блаженную тишину прорежет высокий голос его жены Зухры. Хасан вызвал ее в кабинет, чтобы сообщить важную новость. Будет лучше, если Зухра узнает ее первой и – от него. Хасан знал наперед, что она скажет, и чувствовал, как нелегко ему будет выслушать бурные и отчасти справедливые обвинения жены.

Она вошла, звеня браслетами, все еще красивая и стройная в свои тридцать семь лет. На Зухре была рубашка тонкого египетского полотна; в черных, заплетенных в косички волосах поблескивали мелкие украшения из листового золота в виде крошечных розеток, кружков и звездочек; глаза ярко подведены темной тушью, а кончики пальцев окрашены хной. От нее исходило ощущение несгибаемого достоинства, уверенности в себе и, пожалуй, высокомерия. Взгляд непроницаемо черных, миндалевидных глаз Зухры обладал способностью проникать сквозь внешние покровы, так что у собеседника появлялось ощущение, будто ему заглядывают в душу.

Хасан, знающий эту особенность, чувствовал себя скованно, неуютно и потому произнес нарочито властно и громко:

– Входи и садись. Предстоит важный разговор.

Зухра склонилась перед ним, как примерная жена, потом сделала несколько шагов и опустилась на диван.

Хасан провел рукой по бороде, черноту которой до сих пор не пронизала ни одна серебряная нить, кашлянул, затем начал – не столь решительно и непринужденно, как ему хотелось:

– Речь пойдет о нашем многомудром халифе и его преемниках. Надеюсь, ты помнишь, что несколько лет назад Харун аль-Рашид назначил Мухаммеда, сына, рожденного любимой женой Зубайдой, своим первым, а старшего, Абдаллаха, подаренного персидской наложницей, вторым наследником.

Зухра молча слушала. Эта история была хорошо известна всем, кто хотя бы немного интересовался происходящими в халифате событиями. Закон был на стороне Абдаллаха аль-Мамуна, но халиф не сделал сына рабыни первым наследником в угоду своей любимой супруге и отдал предпочтение младшему, Мухаммеду аль-Амину. Год назад, во время паломничества в Мекку, оба брата торжественно поклялись уважать решение отца и не воевать друг с другом.

– В прошлом году Харун аль-Рашид назначил аль-Мамуна бессменным правителем Хорасана,[5] – продолжал Хасан. – Недавно я узнал, что халиф едет туда вместе с принцем. Вполне возможно, аль-Мамун останется в столице Хорасана, Мерве. Вчера я получил лестное предложение: один из моих сыновей может сопровождать халифа и принца, чтобы затем остаться на службе у правителя главной провинции Ирана. Разумеется, я ответил согласием. Поездка состоится через два-три месяца.

Зухра подняла брови.

– Мудрое решение. Твой младший сын сможет занять положение, какого едва ли сумел бы добиться, оставаясь в Багдаде.

Немного помолчав, Хасан медленно произнес:

– Я намерен отправить в Хорасан не Алима, а Амира.

– Что?!

Пальцы Зухры вцепились в обивку дивана. Чувство гнева и оскорбленной гордости было столь сильно, что на мгновение приглушило сердечную боль. Амира, ее любимца, союзника, опору, старшего сына и первого наследника – в ссылку?! Это было немыслимо. Зухра отказывалась верить в то, что услышала.

– Да, – твердо произнес Хасан. – Так будет лучше. По моему мнению, Амир слишком жаждет развлечений. Он легкомыслен и не обладает достаточной силой воли. Служба в Мерве, вдали от багдадской роскоши, под началом сдержанного и вдумчивого аль-Мамуна пойдет ему на пользу.

При этом подумал: «Заодно Амир наконец-то избавится от твоего влияния!».

– Аль-Мамун – сын рабыни!

Хасан нахмурился.

– Он – сын халифа. Тебе известно, что по мусульманским законам ребенок рабыни, если он признан своим отцом, получает те же права, что и дети, рожденные законной женой, – сказал он и добавил: – К тому же аль-Мамун наполовину перс, как и Амир. Будет неплохо, если твой сын сблизится с иранской аристократией. Это поможет ему продвинуться по службе.