Виктория Холт - Голос призрака Страница 3

Каждый раз, возвращаясь с прогулки и подходя к нему, я испытывала приятное волнение. Он был частично скрыт окружающей его высокой стеной, и мне доставляло огромное удовольствие различать издалека остроконечные верхушки крыш, видневшиеся над нею. Меня охватывало радостное чувство возвращения домой, когда я въезжала во двор через широко распахнутые ворота. Как многие другие большие дома, построенные в Англии в тот период, он был выстроен в Елизаветинском стиле, в виде буквы «Е», в честь королевы, так что в центре находился огромный главный холл, от которого в обе стороны отходили флигели. Мне нравились стены из грубо обтесанного камня, увешанные доспехами, теми самыми, которые носили мои предки; и я часами изучала фамильное древо, изображенное над огромным камином, к которому каждое поколение добавляло новые ветви. Мне нравилось галопом мчаться по зеленым лугам или пускать лошадей шагом по узким сельским тропинкам. Иногда мы выезжали к морю — оно было недалеко от Эверсли — но тогда я не могла не думать, глядя на водную ширь, о моем дедушке, который «вовремя умер», и гадать о том, что происходит с несчастным Арманом и бедной изуродованной тетей Софи, погруженной в неизлечимую меланхолию. Поэтому я не часто ездила к морю. Но я была уверена, что Шарло бывал там часто.

Однажды мы были на берегу вместе, и я заметила бессильную тоску в его глазах, обращенных в сторону Франции.

Вообще, в нашей семье существовали подводные течения различных эмоций и настроений, на которые я не обращала особого внимания, потому, что была поглощена собственными переживаниями. Для меня наняли гувернантку, и я занималась с ней — главным образом английским языком. Мне кажется, это была идея Дикона, который желал, чтобы я, как он выразился, «говорила, как следует», что означало, что я должна избавиться от французского акцента. У меня сложилось впечатление, что Дикон возненавидел все французское из-за того, что матушка в свое время вышла замуж за Шарля де Турвиля. Нельзя сказать, что Дикон полностью подчинил себе мою мать; она была не из тех натур, что позволяют властвовать над собой. Они пререкались между собой, но так, что это, собственно, был разговор влюбленных; и оба не выносили, если хоть на миг теряли друг друга из виду.

Шарло это не нравилось. Впрочем, имелось очень много вещей, которые не нравились Шарло.

Меня гораздо больше занимали Джонатан и Дэвид, потому что оба они проявляли ко мне особый интерес. Дэвид, мягкий, спокойный, приверженный наукам, любил беседовать со мною и много рассказывал об истории Англии. Он с улыбкой поправлял мои ошибки, если я не правильно произносила слово или не так строила фразу. Не менее явные знаки внимания, которые оказывал мне Джонатан, были совсем иного рода. Например, его вечные шуточки и подначки. И потом, он постоянно обнимал меня за плечи или талию с покровительственно-собственническим видом. Он любил ездить со мной верхом; мы часами мчались галопом вдоль берега или по лугам, и я все пыталась обогнать его, а он был полон решимости не допустить этого. Но мои попытки его веселили. Он постоянно старался продемонстрировать свою силу и ловкость. Мне пришло в голову, что отец Джонатана в его возрасте был, наверно, таким же.

Сложилась интересная для меня ситуация. Отношение братьев возвышало меня в собственных глазах, и это мне было очень приятно, тем более, что Шарло по-прежнему принимал позу «большого брата» и смотрел на меня сверху вниз, а Луи-Шарль, хотя и был немного старше Шарло, смотрел на него снизу вверх и в своем поведении полностью подражал ему.

Когда мне исполнилось пятнадцать — это случилось приблизительно через год после моего прибытия в Эверсли — моя матушка имела со мной серьезный разговор.

Она дала мне понять, что беспокоится за меня.

— Ты становишься взрослой, Клодина, — сказала она.

Что ж, я ничего не имела против этого. Как почти все подростки, я страстно стремилась вырваться из оков детства и начать жить свободно и независимо.

Может быть, жизнь в этом доме можно было сравнить с обитанием в атмосфере теплицы. Для меня не было секретом то пылкое взаимопритяжение, которое существовало между моей матерью и ее вторым мужем. Нельзя было жить рядом с ними и не быть постоянно свидетелем того, какое мощное воздействие один человек может оказывать на другого. Что мой отчим был мужчиной, наделенным огромными жизненными силами, я была уверена, и о том, что он пробудил в моей матери те же могучие инстинкты, я подсознательно догадывалась даже тогда, хотя и поняла это много позже. Мой отец, которого я смутно помнила, был типичным французским дворянином того времени. До женитьбы у него, несомненно, были многочисленные любовные связи, и впоследствии я получила этому подтверждение. Но узы, связывавшие мою мать и отчима, были совсем иными.

Матушка бдительно следила за мною и, поскольку сама все яснее осознавала силу физического влечения, несомненно, видела и то, что назревало вокруг меня.

Пригласив меня прогуляться в саду, где мы уселись в обвитой зеленью беседке, она начала разговор:

— Да, Клодина, тебе уже пятнадцать. Как летит время! Как я уже сказала, ты становишься взрослой… и очень быстро.

Конечно, не для того же она уединилась со мной в беседке, чтобы сообщить такой очевидный факт. Я с нетерпением ждала продолжения.

— Ты выглядишь старше своих лет… и живешь в доме, полном мужчин… ты выросла вместе с ними… Как бы мне хотелось иметь еще одну дочь!

Она сказала это с опечаленным видом. Я думаю, матушка грустила из-за того, что ее великая страсть, которую она делила с Диконом, до сих пор оставалась бесплодной. Мне это тоже казалось странным. Я ожидала, что они не замедлят обзавестись целым выводком сыновей… здоровых, крепких сыновей, таких, как сам Дикон… или Джонатан.

— По мере того как ты становишься старше… они начнут сознавать, что ты превращаешься в привлекательную женщину. Это может стать опасным.

Я почувствовала смущение. Может быть, она заметила, что Джонатан постоянно пытается оказаться наедине со мной? Не увидела ли она, как он следил за мной глазами, горевшими, как языки голубого пламени?

И тут она удивила меня:

— Я должна поговорить с тобой о Луи-Шарле.

— О Луи-Шарле? — озадаченно переспросила я. Луи-Шарль никогда не занимал моих мыслей.

Она продолжала, медленно и с трудом подбирая слова, потому что, по-моему, говорить о первом муже было для нее мучительно.

— Твой отец был… большой поклонник женщин. Я улыбнулась ей:

— Но в этом, кажется, нет ничего необычного. Она ответила улыбкой и продолжала:

— И к тому же во Франции в ходу несколько иной моральный кодекс. Для чего я это говорю? Я хочу, чтобы ты знала, что твой отец является также отцом Луи-Шарля. Лизетта и он одно время были любовниками, и Луи-Шарль плод их связи.