Розанна Битнер - Пусть сердце скажет Страница 3

В глазах Тоби застыла безысходная тоска. Сердце Элли сжалось. В детстве окружающие принимали их за близнецов. Они с Тоби шныряли по нью-йорским улицам, иногда и подворовывая, чтобы хоть как-то прокормить себя и пьяницу-отца. А когда отец умер, они так и продолжали жить попрошайничеством и воровством, пока однажды полиция не отправила их в католический приют. Шло время, и Элли постепенно превратилась из угловатого подростка в милую девушку. Она больше не могла выдавать себя за мальчишку. Ей вспомнилось, как однажды — это было вскоре после того, как они попали в приют. Генри Бартел, надзиратель у мальчиков, избил ее тростью, узнав, что она — девочка, а не мальчик. Как он только не обзывал ее, обвиняя во всех смертных грехах!.. А она? Да что она такого сделала?.. Жила в отсеке для мальчиков, только потому, что хотела быть рядом с братом! При этих воспоминаниях в душе ее закипала ярость.

А ведь ей было всего двенадцать лет, и какие у нее могли быть грехи. Ее отправили в крыло к девочкам, где она должна была вести себя, как паинька. Все эти годы ей даже не разрешали подстричь волосы. Когда монахини помогали ей расчесывать их, они всегда восхищались ими. Распускать се роскошную гриву, долго причесывать, тоже считалось греховным, и Элли закручивала их в пучок.

Она жалела, что не родилась мальчиком. Тогда бы и мистер Бартел не приставал бы к ней с непристойными намеками, не прижимал бы к стенке, не хватал бы за грудь. Она уже вынашивала план побега из приюта, как вдруг неожиданно им сообщили, что их повезут на поезде на Запад. Там их определят в семьи, так как приют не может их больше содержать, они уже не дети, но для самостоятельной жизни еще не доросли.

В приюте они жили в разных отсеках: она — для девочек, а он — для мальчиков. Теперь же их ожидала разлука, Тоби боялся, может быть, даже больше, чем она. Он был тихий, молчаливый юноша, учился средне, звезд с неба, не хватал, и хотя был на год старше ее, постоянно нуждался в се опеке. Элли была сильнее его, она никогда не позволяла себе распускаться и выдавать свои истинные чувства, тем более страх. Ближе и роднее Тоби у нее не было никого на белом свете!

— Элли, даже если мы и сойдем с поезда.., ты думаешь, на улице нам будет лучше? Мы не знаем, что нас ждет, — убеждал ее Тоби. — Подумай! Разве сможешь ты сейчас бегать по улицам так, как раньше? Да ты и дня на улице не выдержишь, какие-нибудь подонки поймают и изнасилуют тебя. Если тебя засекут на воровстве, то посадят в тюрьму или же пошлют на принудительные работы, где ты просто не выдержишь.

Может быть, это и хорошо, что нас куда-то определят. Будем жить на какой-нибудь отдаленной ферме с хорошими людьми. В любом случае это лучше, чем приют или нью-йоркские подворотни. Да ты и сама все это знаешь.

— Тоби, я не хочу расставаться с тобой, — Элли едва сдерживала слезы. — Мы так нужны друг другу! На всем белом свете у нас нет ни одной родной души, нам надо держаться вместе! — Она придвинулась к нему ближе, голос ее стал еще тише. — Нам надо как-нибудь выбраться из этого поезда, остальное неважно. Может быть, ты и прав, что нам будет лучше на этом далеком Западе, но мы должны попробовать сами, по-своему, вместе! — Она поцеловала его в щеку, сплошь покрытую веснушками.., совсем еще мальчишка! У нее тоже веснушки, но их было мало: только на носу. А кожа — гладкая и нежная, словно фарфоровая — так говорили монахини.

Волосы Тоби были огненно-рыжие, глаза — голубые, а у Элли — темно-синие. Чем старше становились они, тем меньше были похожи друг на друга. Тоби был высокий, угловатый, нескладный юноша, переживший этап взросления, возмужания. Элли, к собственному огорчению, так и осталась маленькой изящной девчушкой, ростом чуть более пяти футов. Ей ни за что нельзя было бы дать ее шестнадцать лет, если бы не высокая грудь. Ей скоро исполнится семнадцать, она уже достаточно взрослая, и почему она должна находиться здесь, в этом сиротском поезде — так люди называли его. Сначала ее, Тоби и остальных детей — всего двадцать четыре человека — переправили через Гудзон в Нью-Джерси, а там согнали всех в один вагон. Поезд, на котором они едут, доставит их на далекий Запад, кого куда, и никто не знает, где и с кем они будут жить там…

Элли видела, какие презрительные взгляды бросали в их сторону окружающие, когда поезд останавливался на станции. Будто они не дети, а какие-то странные, жалкие существа. Кто дал право этим взрослым смотреть на них так? Ведь не по собственной же вине они попали в этот жизненный переплет! Не прокаженные , же они в конце концов! Почему бы этим людям не взять кого-нибудь из ребятишек-, приютить, обогреть, окружить любовью и лаской, которой так недостает им с детства!

А ее Тоби больше всех нуждается в любви и защите. Он так наивен, верит всему и всем, его же растопчут! Кто защитит его, если их разлучат?! Когда-то он стал непосредственным виновником пожара, в котором погибла их мать, но это был несчастный случай! Элли никогда не упрекала брата, он и так слишком терзался и мучился от этого! А отец после трагедии стал сильно пить и частенько колотил ее и брата, всякий раз попрекая Тоби, что из-за него погибла мать.

Может быть, именно поэтому Тоби рос запуганным и нерешительным. Он никак не мог избавиться от этого комплекса. Может быть, их жизнь сложилась бы совсем по-другому, если бы дедушка с бабушкой простили Тоби. Но они считали его убийцей, и душа у них не болела, что внуки живут на улице.

Паровоз дал три громких протяжных гудка. Элли испуганно схватила брата за руку, В двух первых вагонах ехали пассажиры, а за ними — вагон с сиротами. Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Элли смотрела в окно, пока он двигался вдоль платформы, заполненной людьми. Те глазели на “бедных, несчастных крошек”, улыбались, хихикали, а у одной благочестивой дамы был такой осуждающий взгляд, будто в вагоне были не дети-сироты, а матерые преступники. Эллион скорчила гримасу, показала даме язык — у той глаза округлились от изумления: она остолбенела от подобной наглости. Элли стало смешно, она еще раз показала язык и гримасничала до тех пор, пока дама не скрылась из виду. Сильный удар по плечу оторвал ее от этого развлечения, она обернулась — Генри Бартел. Его ненавидящий взгляд не предвещал ничего хорошего.

— И чем же вы занимаетесь здесь, юная леди? Элли вызывающе посмотрела в его темные глаза. До чего же она ненавидела этого человека, который, пользуясь своим положением, приставал к молоденьким девушкам, запугивал их, дабы те не смели жаловаться монахиням или священнику. Элли не боялась его и не делала из этого тайны, каждый раз ей приходилось расплачиваться за свою смелость, когда она жаловалась на него.