Эптон Синклер - Сильвия Страница 3

Многое могла бы я рассказать еще об этом мире, о девичьих годах Сильвии, но из хаоса воспоминаний выбираю самое характерное, самое значительное, могущее раскрыть образ Сильвии.

Воспитание Сильвии? Это был какой-то пестрый калейдоскоп. «Пора, пожалуй, серьезно заняться ребенком!» – говорила матери Сильвии ее двоюродная бабка, Леди Ди. «Да, вы правы, пора!» – отвечала мать. После Леди Ди приходил отец и говорил: «Удивительно, как этот ребенок все схватывает! Мисс Маргарет (майор неизменно звал жену «мисс Маргарет», как в дни своего сватовства), мы должны быть с ней очень осторожны, она слишком быстро развивается». На что его жена ласково и покорно отвечала: «Кому лучше знать, как не вам, мистер Кассельмен?»

Каждое утро Сильвия сопровождала отца в поездке по трем плантациям. Майор, в черном сюртуке из тонкого сукна, в белоснежной манишке, ехал верхом, держа зонтик над головой дочери. На почтительном расстоянии следовал на муле слуга. В этих поездках Сильвия учила таблицу умножения и получала уроки по истории своей родины, конечно, с точки зрения привилегированного меньшинства. По этому предмету ей давала уроки и двоюродная тетка, которая при уплате скромного жалованья своему многочисленному штату прислуги всегда восклицала: «Ах, как я ненавижу этих янки!»

Я не могу в своем рассказе обойти эту тетку, посвятившую Сильвию в тонкости светского искусства и на смертном одре завещавшую ей драгоценнейшую тайну светской мудрости…

Леди Ди была единственным оставшимся в живых членом младшей ветви рода Лайлей. Она не была графиней, подобно ее знаменитым бабкам. Леди – это ее имя, полученное при крещении. В начале минувшего столетия она приехала из-за гор в громоздком экипаже с конвоем всадников, – приехала венчаться с главой края. Фотография этого экипажа хранилась в кедровых ящиках в мезонине ее дома вместе с другими сокровищами: ручками от вееров из слоновой кости с золотой инкрустацией; золотыми пряжками с чудесной эмалью; старинными печатями и серебряными табакерками; редкими драгоценными камнями, вроде белых топазов и лиловых аметистов, и целым ворохом прелестных шелковых зонтиков, которыми знатные леди защищают свою нежную кожу, зонтиков, величиною не больше десяти дюймов, с ручками из резной слоновой кости, с художественной инкрустацией. Когда Сильвия была маленькой девочкой с двумя висевшими сзади косичками, любимейшим ее развлечением было перебирать эти сокровища, облекаться в выцветшие бальные платья и надевать на себя нити жемчуга и золотые побрякушки.

Леди Ди занималась также духовным воспитанием Сильвии. Велось оно не путем наставительных бесед, а как бы вскользь, случайно брошенными замечаниями и намеками. Роясь в кедровых ящиках, Сильвия нашла однажды миниатюру, которой никогда перед тем не видела. Она узнала высокомерие всех Лайлей, глядевшее со всех семейных портретов. «Кто это, тетя Леди?» – спросила она. Старая аристократка нахмурилась и ответила: «Не надо говорить о ней. Никогда! Это женщина, когда-то опозорившая наш род».

Сильвия долго думала и колебалась, прежде чем заговорила опять. За столом часто беседовали о семейных делах, но всегда о позоре и горестях «чужих семейств».

– А что она сделала? – спросила она наконец.

– У нее было трое мужей, – ответила старуха. Сильвия опять задумалась.

– Но как же? – решилась она спросить. – В одно и то же время?

Леди Ди опешила.

– Нет, дорогая, – серьезно сказала она, – мужья ее умирали.

– Но… но… как же? – робко начала опять Сильвия, ощупью пробираясь среди хаоса нахлынувших на нее мыслей.

– Если бы она была благородная женщина, – произнесла Леди Ди, – она всю жизнь оставалась бы верна одной любви.

И, помолчав немного, торжественно добавила:

– Запомни это, дитя мое. Подумай хорошенько, прежде чем сделаешь выбор, потому что все женщины нашего рода, как скворцы из поэмы Стерна, никогда не выходят из клетки, в которую раз вошли.

Леди Ди первая обратила внимание на отсутствие системы в воспитании Сильвии и начала кампанию, кончившуюся тем, что майор решил послать тринадцатилетнюю Сильвию в гимназию. Но это было не так страшно, как казалось. На Юге название «гимназия» налагает на школу очень скромные обязательства. Сильвия пробыла в этой школе три года, в течение которых успешно училась и приобрела больше знаний, чем полагается для светской девушки.

У нее были блестящие способности, и ум ее был ясный и простой, как все в ней. Когда я впервые встретила ее, я была уже сорокалетней женщиной, несколько лет назад порвавшей со всем своим прошлым и обретшей новый смысл жизни в знании. Я напоминала тогда изголодавшегося человека, который попал в полную всякого добра кладовую и жадно, без разбора утоляет свой голод. Я поставила себе задачей бороться с людскими предрассудками, и мое увлечение Сильвией питалось отчасти радостным сознанием, что я встретила, наконец, женщину – истинную женщину, – у которой не было никаких предрассудков. Она пожелала, чтобы я рассказала ей все, что я знала. И великим наслаждением было для меня развивать перед нею свои мысли и видеть, как ум ее быстро схватывает их, останавливается на подробностях, сравнивает и обобщает. Чтобы дать более ясное представление о ее неутомимо-деятельном уме, я расскажу об одном эпизоде из ее юности, о том, как она порвала с верою своих отцов.

4

Епископ Базиль Чайльтон вошел в семью Сильвии благодаря браку с одной из ее теток. Когда он женился, он был молодой, красивый, обворожительный плантатор из штата Луизиана. С Ненни Кассельмен он познакомился на балу и в четыре часа утра получил уже ее согласие обвенчаться с ним до заката солнца. Говорили, что он был полупьян в эту ночь, но вряд ли только в эту ночь. Вернее, был пьян за год до того и целых два года после того. Затем он застрелил в ссоре человека и, несмотря на знатность, едва не понес тяжкое наказание. Опасность отрезвила его. Месяца два спустя, на одном собрании методистов, его осенила вдруг благодать, он публично исповедался в своих грехах, причем исповедь его произвела огромное впечатление, и вскоре, к ужасу своих близких, стал проповедником. Для Кассельменов это было ударом, а для Леди Ди – личным оскорблением. «Вы слышали когда-нибудь, чтобы человек нашего круга стал методистом?» – спрашивала она. И так как вновь обращенный не мог указать ни на один пример, она поссорилась с ним и в течение нескольких лет не упоминала его имени. Нелегка была жизнь Ненни Кассельмен, которая вошла в свою клетку, с тем чтобы остаться в ней навсегда. Когда они венчались, условлено было, что дети будут воспитываться в вере матери, принадлежавшей к англиканской церкви.