Клод Фаррер - Когда руки грубеют Страница 3

И так как скандал был слишком велик, то Пьер Вилье, уже не лейтенант флота – он испросил отставку по телеграфу, чтобы скорее иметь право драться, – и госпожа де Ромэн, уже не носившая более этого имени, покинули Константинополь, не думая вернуться туда.

XV

Сидя плечом к плечу в купе поезда, который уносил их к новой жизни, они составляли планы своего будущего.

– Не забывайте, дорогая, – сказал он для начала, – что я очень беден и что нам придется вести очень скромную жизнь.

Она мужественно улыбнулась. Со времени опьяняющего торжества, охватившего ее в вечер пяти дуэлей, когда он вернулся к ней победителем, ничто на свете не могло, разумеется, затуманить сверкающей стали ее счастья. Тем не менее она изумилась:

– Любимый, я думала, что хоть вы и не богаты, но совершенно независимы. Там вы вели шикарную жизнь.

Он усмехнулся:

– Жизнь, которая казалась такой. Роскошь для моряка – дешевый товар. Вспомните, я жил на корабле. У меня не было ни виллы, ни другой квартиры, а каик заменял мне карету и лошадей. Несколько счетов от портного, из магазина белья и ресторана – вот и все мои расходы. Я жил, не вынимая кошелька; все это было, конечно, очень скромно, – моя каюта была длиной в семь футов, а стол на корабле более чем прост. Но солдат в походе имеет право на минимальное излишество, а в глазах общества я и был не чем иным, как солдатом в походе.

Она кивнула головой:

– То же было и со мной: казалось, что я богата, на самом же деле я была бедна. Когда люди видели на моей шее жемчужное ожерелье, они не знали, что это ошейник рабыни и что он еще более, чем я сама, принадлежит моему господину. Теперь, в ваших объятиях, я оказалась нагой, как нищая. Но вы все-таки любите меня и без жемчуга?

В этот вечер они не считали более.

XVI

Выяснилось, что у Пьера Вилье всего полторы тысячи франков ренты. Ранее жалованье офицера увеличивало его доходы вчетверо, но теперь жалованья не было. Он объяснил ей свое положение. Он рассчитывал, что вскоре найдет место, которое обеспечит им жизнь – очень, очень скромную.

– Быть богатым, – сказала она, пожимая плечами, – что это значит? Слуги, туалеты, свой дом! Мой любимый, за всю мою жизнь я знала только одну радость – радость наших свиданий в лесу. А туда я приходила одна, пешком, в полотняном платье.

Она была так мужественна, что он перестал видеть препятствия, стоявшие на их пути.

XVII

Она оказалась права. Он получил в провинции место инженера. Они поселились в Вильфранше на Соне; в четырехэтажном сером доме сняли квартиру из четырех маленьких комнат: гостиной, столовой, кухни и спальни. Два окна выходили на улицу, два других – во двор, заключенный между четырьмя стенами, высокими, как в церкви.

Он работал по одиннадцать часов в день на заводе, где хрипели огромные машины. Завод находился так далеко от Вильфранша, что у него не было времени возвращаться к обеду домой. Они могли только ужинать вместе и спать.

Спать – когда наступала ночь, они чувствовали усталость. Прислуга была для них недоступной роскошью. По утрам приходила только поденщица помогать в самой тяжелой работе. И та, которая прежде была госпожой де Ромэн, подметала комнаты и стряпала.

Их любовь была деревом с крепкими корнями: в этом узком церковном дворе она не зачахла.

XVIII

Прошел год.

Они уже не были похожи на двух романтических влюбленных, соединившихся так бурно там, в феерических декорациях Босфора, среди громких сцен, орошенных кровью. Обыватели маленького городка, они, как и все прочие, имели обывательский вид; им пришлось отказаться от замкнутого образа жизни. Господин Вилье, инженер-электротехник на заводе Шаррьюэ и K°, не мог гнушаться рукопожатием господина Дюрана, старшего бухгалтера братьев Дакс или поклоном инспектора колледжа господина Мартена.

– Как поживает ваша жена, господин Вилье? Понятно, никто не сомневался, что они повенчаны.

Однажды госпожа Дюран постучала в дверь.

– Вы позволите, по-соседски? Бедняжка, вы, должно быть, скучаете целый день, пока ваш муж на заводе…

Первым посетительницам госпожа де Ромэн – виноват, госпожа Вилье – инстинктивно отвечала:

– Очень любезно с вашей стороны, сударыня.

Но годом позже, под влиянием среды, госпожа Вилье отвечала уже:

– Ах, голубушка, какая вы милая!

В канун Рождества госпожа Мартен, считавшая госпожу Вилье достойной дамой хорошего тона, и ее супруг, человек в высшей степени достойный, пригласили их на семейный ужин.

Супруги Вилье ответили на это приглашением на скромный обед в день именин.

Так жизнь, которой им приходилось жить, постепенно засасывала их в свой омут.

XIX

Все дни походили один на другой. Чуть свет они вставали вместе. Он нежно целовал ее в лоб. «Доброе утро, женушка!» Сначала он говорил это в шутку, насмешливо пародируя такие же слова, долетавшие до них сквозь тонкие стены. Потом привык произносить их машинально.

Завтракали вдвоем, торопливо. Заводский трамвай проходил мимо ровно в половине седьмого. Поденщица не могла приходить так рано. Молоко кипятилось на спиртовке.

– Никогда не дуй на огонь – так можно потерять глаза!

Вдали рожок трамвая стонал в утренней мгле. Они поспешно целовались на прощание. И он опрометью сбегал по крутой лестнице.

Она принималась за домашнюю работу. Потом приходила служанка, и они вместе отправлялись на рынок. Возмущались, что масло подорожало. У обеих на руках висели плетеные корзинки.

Время после полудня проходило за шитьем. Госпожа Вилье, разумеется, шила все свои платья сама. Работница помогала ей только строчить на машинке.

Вечером он возвращался усталый, весь в пыли. Суп ожидал их в тарелках, украшенных цветочками. Они болтали: недолго, потому что глаза слипались. Порой он вдруг умолкал на середине фразы и пристально смотрел на нее.

– О чем ты думаешь? – спрашивала она.

– Думаю, что если бы ты не встретилась со мной, ты обедала бы сегодня вечером в платье с декольте, между двумя черными фраками…

– Молчи, глупый!

Она его никогда ни в чем не упрекала и не сожалела ни о чем. Впрочем, их скромная жизнь не была жалкой. В конце каждого месяца, когда он приносил ей свои три сотни франков, у нее оставался еще нетронутый остаток. И каждую треть года купоны их скромной ренты составляли экономию в хозяйстве.

– Когда ты будешь получать триста пятьдесят франков, – сказала она однажды, – мы заведем постоянную прислугу. Тогда, мне кажется, нам всего будет хватать, чтобы чувствовать себя совсем хорошо.

XX

Однажды в июле завод стал из-за мелководья в Соне. Вода перестала поступать к турбинам, и регулирующий резервуар стал сухим.