Екатерина Мурашова - Красная тетрадь Страница 3

В первый момент ему показалось, что это лисичка перекинулась по обычаю таежных оборотней и стала невысокой худенькой женщиной в штанах и кожаной куртке. «Нет, не может быть, тогда она была бы рыжей,» – рассудительно сказал он сам себе. У женщины были темные, коротко подстриженные волосы.

Сразу вслед за этим вспыхнула надежда, выбросила в кровь какие-то последние, резервные силы и вернула ему способность рассуждать практически здраво.

Она меня боится! – легко догадался он. Немудрено, ведь моя рана ей не видна, и она не знает, насколько я слаб и ни на что не способен. Она здесь, по-видимому, одна, ничего не знает о нападении разбойников и видит перед собой бородатого растерзанного мужика, неизвестно откуда взявшегося. Но кто она? Одета как самоедка, мешок, темные волосы, но черты лица совершенно европейские. Что она делает в тайге одна?

– Я ранен, – он хотел произнести это спокойно и четко, но тот хрип, который, извиваясь, выполз из его растрескавшихся губ, показался маловразумительным даже ему самому. – Там… многих убили… меня хотели добить. Я сбил их со следа, спрятался. Потом шел… полз…

– Вы – разбойник? Каторжник? – резко спросила женщина. Ее голос был похож на голос какой-то птицы. – Вас хотели убить – кто? Поселенцы? Рабочие? Казаки?

Понимая, что ближайшие минуты решают все в остатке его жизни, он собрался, как мог. Он понимал ее вопросы и должен был немедля ответить на них так, чтобы эта непонятная таежная женщина поверила ему сейчас, сразу. Никакой проволочки его тело, из которого по каплям утекала жизнь, просто не вынесет.

Он вспомнил то, что читал о Сибири в статистических сводках, рассказы, которые слышал уже по дороге сюда, строгие изучающие взгляды жителей притрактовых сел, оружие, которое, не прячась, хранилось в избах едва ли не напоказ. Крестьяне и сибирские поселенцы вели необъявленную, но постоянную, жестокую и кровавую войну за свое собственное выживание. За материальный достаток и здравый рассудок. В литературе, которую он читал, народную культуру и философскую мысль Сибири обвиняли в бедности и примитивизме. Смешно, ей-богу! 200 лет сибирской ссылки сделали свое дело. Кроме политических и административно-ссыльных, с которыми в Сибирь как раз и попадали культурные и образовательные идеи, по сибирским дорогам скиталось огромное количество (по некоторым данным, до 50 тысяч единовременно) лихих, озлобленных, потерявших себя людей. Разбойники всех мастей, беглые каторжники, случайные потомки сломленных когда-то судеб, не получившие в семье ни нравственного, ни какого либо другого воспитания. Все они не умели и не хотели трудиться, но желали есть, пить, одеваться, иметь какое-либо пристанище. Грабежи, убийство, насилие были буднями их жизни. Понятно, что сибирские поселенцы не испытывали к подобным людям ни малейшей жалости или приязни и при возможности расправлялись с ними со звериной жестокостью, ничуть не уступающей их собственной. Не видя иной возможности выжить, беглые каторжники и лихие люди сбивались в практически неуловимые банды и шайки, которые имели убежища в тайге и годами наводили ужас на территории, сравнимые по площади с иной европейской страной. Этот замкнутый трагический круг не могли разорвать ни постоянно ужесточающиеся законы, ни расквартированные в городах и селах казацкие войска. Тайга – закон, медведь – прокурор… И каждый год, неустанно, в Сибирь прибывали новые партии каторжников и ссыльных. Европейская Россия прилежно избавлялась от неугодных, и ей, казалось, не было и по сей день нет никакого дела до того, как именно окраина империи пережует и ассимилирует этот поток инакомыслящих, злодеев и просто человеческих отбросов, сливаемых в бездонный дымящийся котел бескрайних лесов и болот, едва прикрытый крышкой вечного и равнодушного неба…

«Тайга – не вечерний бульвар. Здесь нет случайных людей. Она не знает меня и полагает одним из недобитых злодеев… – подумал он. – Я должен переубедить ее… Но как это сделать? Ведь весь мой багаж и документы остались там… или украдены…»

В глазах таежной насельницы – то же слегка настороженное пренебрежение и равнодушие к его судьбе, которые он уже где-то видел. Недавно… Лисичка! Нет! Плакать нельзя! Это отнимет последние силы и окончательно лишит возможности объяснить ей…

– Я – не каторжник и не разбойник. Я – инженер из Петербурга. Моя фамилия Измайлов. Андрей Андреевич Измайлов. Те, кто на нас напал… Я не знаю, кто они, но их главаря называли Сергей Алексеевич. Верьте мне! Иначе я умру прямо сейчас, и вам потом неловко будет…

– Андрей Андреевич Измайлов?! – изумленно воскликнула женщина и невольно сделала шаг вперед, к нему. Мужчина выдохнул и мысленно поманил ее пальцем: «Ближе, ближе, не бойся!» – Я слышала, знаю, что Машенька… Мария Ивановна Опалинская к вам писала. И вы ей… Но из вашего же письма… Вы должны были позже прибыть, по зимнему тракту… А теперь… У вас есть документы?

Он отрицательно помотал головой.

– Вы меня обмануть хотите! – решительно заявила женщина, снова отходя к сосне, которая и прежде давала опору ее напряженной спине. – Вы слыхали откуда-то про Измайлова, и теперь мне себя за него выдаете, чтоб я помогла вам…

Ну разумеется! Несмотря на самоедскую одежду и одинокие прогулки по тайге, у нее лицо образованного человека. Она даже знает Марию Ивановну Опалинскую и осведомлена о содержании ее переписки. Какая неудача! Возможно, настоящая самоедка поверила бы ему скорее…

– Я – Измайлов, – тихо сказал он, понурив голову и уже почти не надеясь. Все равно. Даже если он сейчас расскажет ей самую что ни на есть правду, причину своего раннего прибытия сюда он не сумеет объяснить. А если вдруг и сумеет, это лишь еще больше оттолкнет ее.

– Но почему же вы здесь? Сейчас? Без письма? – настойчиво спросила женщина, вновь приближаясь и пытаясь заглянуть в его опущенное лицо. Кажется, теперь, когда надежда больше не поддерживала его физические силы, она, наконец, осознала действительную тяжесть состояния раненного.

– Я должен был уехать внезапно, – тихо, без выражения сказал он. Силы стремительно уходили. – Письма идут слишком долго. Можно сказать, я бежал. Прошлое не отпускает. Я действительно инженер, и хотел уехать в Сибирь, что бы оставить это. Но… мне пришлось… Если бы я не уехал, оказался бы в Петропавловской крепости. Или здесь же, но уже… в другом качестве… Может быть, это было бы к лучшему, знак… Мог бы продолжать жить, бороться…

– Вы – революционер?!! – бесстрастное до сей поры лицо женщины опрокинулось. – ВЫ бежали сюда от фараонов?