Елена Арсеньева - «Злой и прелестный чародiй» (Иван Мазепа, Украина) Страница 3

Фальбовский дождался Мазепу при дороге, и был он, конечно, не один. Когда незадачливый влюбленный поравнялся с графом, за поводья его коня схватился десяток рук.

Фальбовский приблизился к всаднику, которого уже стащили наземь, и показал его злополучное письмо к Терезии.

– Ну и сколько раз ты, сучий потрох, нахоженной дорожкой хаживал? – спросил с угрозой.

Ради Терезии смирил гнев Мазепа, не ответил на оскорбление и буркнул только, что едет в первый раз.

– Много ли раз, – спросил Фальбовский у слуги, – был этот пан без меня?

– Сколько у меня волос на голове, – ответил наглый холоп, обладавший пышной чуприною.

Тогда Фальбовский приказал раздеть Мазепу донага, посадить верхом на его же лошадь лицом к хвосту и привязать. Потом лошади дали несколько ударов кнутом и выстрелили у нее над ухом. Лошадь понеслась во всю прыть домой через кустарники, и ветви сильно хлестали Мазепу по обнаженной спине... Но обратимся вновь к Байрону:

Коня сюда! – Ведут коня.Нет благородней скакуна!Татарин истый! Лишь два дня,Как был он взят из табуна.Он с мыслью спорил быстротой,Но дик был, точно зверь лесной,Неукротим: он до тех порНе ведал ни узды, ни шпор.Взъероша гриву, опенен,Храпел и тщетно рвался он,Когда его, дитя земли,Ко мне вплотную подвели.Ремнем я был к его спинеПрикручен, сложенным вдвойне;Скакун отпущен вдруг, – и вот,Неудержимей бурных вод,Рванулись мы – вперед, вперед! 

Вперед! – Мне захватило грудь.Не понял я – куда наш путь.Бледнеть чуть начал небосвод;Конь, в пене, мчал – вперед, вперед!Последний человечий звук,Что до меня донесся вдруг,Был злобный свист и хохот слуг;Толпы свирепой гоготняДомчалась с ветром до меня.Я взвился в ярости, порвалРемень, что шею мне сжимал,Связуя с гривою коня,И на локтях кой-как привстал,И кинул им проклятье. НоСквозь гром копыт, заглушено,К ним, верно, не дошло оно.Досадно!.. Было б сладко мнеОбиду им вернуть вдвойне!.. 

Вперед, вперед – мой конь и я —На крыльях ветра! След жильяИсчез. А конь все мчался мой,Как в небе сполох огневой,Когда мороз, и ночь ясна,Сияньем северным полна.Ни городов, ни сел, – просторРавнины дикой, темный лесКаймой, да на краю небесПорой, на смутном гребне гор,Стан башни: от татар ониХранили степь в былые дни... 

Был сер и дымен небосвод;Унылый ветр стонал порой,И с ним бы стон сливался мой,Но мчались мы – вперед, вперед —И глох мой вздох с моей мольбой.Лил ливнем хладный пот с меняНа гриву буйную коня,И, в ярости и страхе, тот,Храпя, все длил безумный лет.Порой казалось мне, что онСкок замедляет, изнурен;Но нет, – нетрудной ношей былМой легкий стан для ярых сил;Я шпорою скорей служил:Лишь дернусь, боли не стерпевВ руках затекших, – страх и гневКоню удваивают пыл;Я слабо крикнул, – сгорячаРванулся он, как от бича:Дрожа при каждом звуке, онЗа трубный рев мой принял стон.Ремень мне кожу перетерМеж тем, и кровь текла по нем,И в горле сдавленном моемПылала жажда, как костер.

Байрон устрашающе-пространно живописал многодневные страдания Мазепы, которого уже почти при смерти подобрали казаки. На самом же деле он отделался менее страшно – конь ринулся в свою конюшню. Само собой, он не выбирал дороги, и собственная прислуга насилу признала своего исцарапанного и окровавленного господина, когда лошадь примчалась во двор его матери.

Говорят также, будто обманутый муж раздел Мазепу донага, обмазал дегтем, обвалял в пуху и только потом привязал к седлу лошади задом наперед.

Так было или иначе, понятно одно: после подобного бесчестья Мазепа был вынужден уехать из Польши на Украину, лелея самые неистовые замыслы мести и Польше вообще, и Фальбовскому в частности. Ну, что, как всякий малоросс, тем паче – казак, беспрестанно схватывался он с первым попавшимся шляхтичем, это само собой разумеется, насчет же личной мести история умалчивает, хотя Байрон живописал сожженное поместье Фальбовского.

Но простимся с Байроном...

Итак, Мазепа отправился врачевать поруганное самолюбие на Украину.

В ту пору гетманом, то есть фактическим правителем, Правобережной Украины был Павло Тетеря. Мазепа поступил к нему на службу.

Гетманы сменялись часто, и скоро вместо Тетери избрали Петра Дорошенко. Тот сразу оценил знания, способности и приятное обхождение молодого шляхтича и назначил его сначала ротмистром надворной службы, а затем генеральным писарем, то есть личным секретарем и главой своей канцелярии. Ведь Мазепа, кроме польского и русского языков, знал по-немецки и по-латыни, да и вообще был по своему времени достаточно образован.

«Чародiйство» его равным образом подчиняло себе и мужчин, и женщин. Первые содействовали его карьере, вторые ни в коей мере не отказывали ему в своих милостях.

Во время службы у Дорошенко Мазепа женился на богатой вдове пани Фридкевич. От первого брака у нее был сын, а своих детей Мазепа с нею не нажил. А впрочем, к чему ему были дети? Лишняя докука.

Да и жена ему вскорости изрядно наскучила, и начал он поглядывать по сторонам.

Как-то его пригласили в крестные отцы к дочери молодого князя Вишневецкого. Соседкой Ивана Степановича оказалась кума, бабушка крестницы, княгиня Вишневецкая-Дольская. Бабушка она была весьма условная, красавица редкостная в самой сладкой поре, а уж распущенностью славилась такой, что ни одна приличная женщина не рискнула бы оказаться рядом с нею за столом, боясь заразиться развратностью. Мазепа же не был женщиной, тем паче приличной. Он воспользовался соседством с Дольской, отчего между ними произошли «дневные и ночные конференции», как описывал он впоследствии в одном из частных писем.

Мимолетная связь оставила по себе глубокую память: любовники хоть и разъехались, но продолжали переписываться.

Тем временем настал 1674 год. Мазепа был отправлен на казацкую Раду в Переяславль, где пред гетманом всей левой стороны Украины Самойловичем предлагал от имени Дорошенко мировую и заявлял о его желании находиться в подданстве у московского государя. Между тем гетман Дорошенко вел сложную игру и почитал самым правильным служить сразу нескольким господам. Формально оставаясь подданным польского короля, он уверял московского царя в желании служить ему, но вскоре после Рады отправил Мазепу к турецкому султану – просить помощи у извечного врага православных. А в подарок султану Дорошенко отправил с Мазепой «ясык» – пятнадцать рабов из казаков, захваченных на левой стороне Днепра.