Искусство любви - Галина Грушина Страница 3

и с Хлидой попал впросак: эту «лупу» тут, должно быть, все знают, а он посчитал её за лакомую добычу. Никак она строит ему глазки? Наверно, подумала, у него много денег, раз явился в компании с богачами. Любопытно, заговорит ли она первой? Велев Пору с его корзиной держаться подальше, Назон принялся разгуливать вдоль стен портика, рассматривая картины. На них были с большим искусством изображены корабль Арго, Ясон со спутниками, синие волны Пропонтиды, Симплигады, Дракон, Золотое руно, – и неистовая колхидянка Медея, творящая колдовские заклинания, , вызывающая Гекату, поражающая кинжалом собственных детей. Художник изобразил её упитанной, раскосматившейся, с перекошенным лицом особой. Юный поэт покачал головой: нет, Медея была не такой, не злобной, но беззаветно любившей и очень несчастной женщиной . Чужестранка, пожертвовавшая родиной ради Ясона, одинокая, без друзей и родни, ненавидимая эллинами, внезапно брошенная вероломным супругом; преступная мать, она убивала детей не в порыве злобы, но со своей безрассудной любовью заодно. Какой сюжет! Будет время, он напишет о страданиях оскорблённого женского сердца.

– А как звали отца Медеи? – Нежный женский голосок за спиной Назона заставил его резво обернуться.

– Ээт, – любезно подсказал он, – и осекся. Перед ним стояла юная девушка невообразимой прелести. Розы и лилии не могли спорить с цветом её лица; тёмные фиалки среди густой травы не были пленительней её сиявших глаз, а задорный носик смешно поднимался вверх вместе с губкой, так что маленький рот её, полный ослепительных зубов, оставался полуоткрытым, как у ребёнка. Незнакомка была невелика ростом; рядом с нею Назон почувствовал себя крупным мужчиной и приосанился.

– Царь колхов Ээт, отец Медеи и несчастного Апсирта. Вот на другой картине он держит отрезанную ногу сына, – пустился он в объяснения.

Заметив произведённое ею впечатление, красавица смутилась, будто мужское восхищение было ей внове, и , не поблагодарив за разъяснения, лёгкими шажками посеменила дальше вдоль стены. За нею следовали три прилично одетых служанки. Водя пальчиком по картинам и лепеча какой-то вздор, она косилась на Назона, будто приглашая его к дальнейшим пояснениям. Однако простак остался недвижим. Такой женской прелести он представить не мог даже в мечтах. Все нимфы и дриады, все воображаемые богини не шли в сравнение. Незнакомка была само совершенство. Кто же она, эта красавица?

Пор дёрнул хозяина за одежду, напоминая о себе. Назон в негодовании отмахнулся от глупого парня. Служанки чудной незнакомки пересмеивались, поглядывая на них, и толкали локтями друг друга. Наконец одна, с большим, как у лягушки, ртом, нарочно отстала от прочих, делая вид, будто завязывает ремешок сандалии. Назон толкнул Пора:

– Спроси скорей, как имя её хозяйки.

Тот, перехватив корзину из руки в руку и что-то жуя, уныло поплёлся исполнять приказание

– Напе, – довольно скоро вернувшись, объявил парень.

Назон опешил: прелестную незнакомку звали будто рабыню-чужестранку.

– Да ты как спросил? – потребовал он уточнения.

– Так и спросил: как тебя зовут? – обиделся Пор.

Хозяин в сердцах показал ему кулак, что особого впечатления на Пора не произвело: парень хорошо знал покладистый нрав господина.

– Когда-нибудь я тебя поколочу, – пообещал Назон.

– Поесть пора, – огрызнулся слуга.

Следуя за пленительной незнакомкой, Назон переходил от колонны к колонне. Вдали мелькала пышная причёска девушки, доносился звонкий картавый голосок, постукивали каблуки. Он двигался следом, будто рыба на крючке. Закончив осмотр картин, красавица направилась вон. Небольшое шествие открывал важный евнух, которого Назон принял поначалу за служанку. Мальчик раскрыл над головой госпожи разноцветный зонтик; сзади следовали две служанки. Она уходила, и встревоженный юноша не знал, на что решиться. Большеротая Напе обернулась и, полыхнув чёрным глазом, замешкалась: снова у её сандалии развязался ремешок. Торопливо приблизившись, Назон пробормотал:

– Девушка, как зовут твою госпожу?

Служанка охотно откликнулась:

– Мою госпожу зовут Терцией. Корнелия Терция, супруга Фуфидия Капитона. Её муж, а мой хозяин, магистрат, ведает сбором пошлин при Фрументальных воротах.

– Где ваш дом?

Напе выразительно протянула ладонь, и Назон достал монету.

– Знаешь Крытую улицу возле Тибра? – проворно выхватила монету служанка. – Ищи дом с балконом над входом, а напротив посудная лавка.

Зардевшись, юный сульмонец попросил:

– Передай госпоже, что она восхитительна.

– Знаем без тебя, – засмеялась дерзкая девчонка и побежала догонять хозяйку.

Забыв обо всём на свете, он глядел вослед удалявшимся женщинам.

– Долго мы будем здесь стоять? – нарушил его блаженное созерцание Пор.

Назон со вздохом обернулся к нему:

– Запомни: Крытая улица, дом с балконом.

Они расположились на берегу у самой воды, и пока слуга готовил завтрак, его господин нетерпеливо грыз стиль: он сочинял любовное письмо.

– Ранил меня стрелою Амур… Нет. Подобна ты Леде, Елене… Нет, нет! Терция прекрасней всех богинь. Доля влюблённого воинской доле подстать…

Опять лезли стихи. Он не может двух слов сказать, чтобы тут же не получилось стихотворение. Даже письма не сочинить.

– Пор, что бы ты написал девушке, с которой хочешь познакомиться? – рассеянно полюбопытствовал он.

– Да я и писать не умею, – удивился тот. – Я бы потискал её где-нибудь в уголке, она бы и уразумела, чего от неё хотят.

Назон недовольно поморщился:

– Мы живём не во времена Ромула, когда люди одевались в листья, ели жолуди и лапали женщин без лишних слов.

– В этом деле всё без изменений, – заверил слуга.

– Оно и плохо. Зачем поступать по-звериному, отказываясь от всех удовольствий? Люди ничего не понимают, пока их не научишь.

Он задумался. Пор прав в одном: мысли в письме надо излагать чётко и кратко: хочу познакомиться и точка. А стихи отложить до другого раза.

– Есть ли ещё в корзине таблички? – озабоченно осведомился он. Наконец, письмо было составлено, с завтраком покончено, и они отправились на поиски Крытой улицы. Незнакомка жила в самом начале её; двухэтажный дом был невелик, но добротен, окованная железом дверь выглядела внушительно. Приблизившись, Назон как бы невзначай трепетно её коснулся. Из-за двери явственно тянуло тушёной чечевицей: должно быть, привратник обедал. Привязать письмо к двери ручки? Постучать ит отдать привратнику? Подождать, пока из дома кто-нибудь выйдет? Пока он раздумывал, Пор, набрав камешков, принялся швырять их на балкон. В маленьком оконце появилась голова Напе. Всё тотчас поняв, служанка сделала знак, что сейчас спустится вниз. Назон опомниться не успел, как табличку с заветным письмом у него выхватили из рук, и дверь за Напе захлопнулась.

Ночью родились стихи. «Я не пойму, отчего мне кажется жёсткой постель,

И одеяло моё на пол с кровать скользит,

И почему во всю ночь я сном не забылся?

Да, несомненно: впились в моё сердце любовные стрелы,

Я запылал, – и в груди царствует ныне Амур!

Я побеждён, усмирён и молю о пощаде.

Руки к тебе простираю, проказник крылатый!

Жертва злосчастная, с свежей любовною раной,

Вслед колеснице твоей триумфальной и я побреду.

Розы сыпать с небес станет сыну Венера

Рукоплеская, триумфу его веселясь.

Прежде хотел я восславить кровавые брани,

Звонким стихом захотел распри гигантов воспеть.

Нет, не желаю я славы Гомера.