Лариса Шкатула - Вдова живого мужа Страница 30

— Митя, как ты поздно, — она было прильнула к нему, но отпрянула, заметив неестественно мрачное выражение его лица. — У тебя неприятности?

— Как ты говорила: беда, коль пироги начнет печи сапожник?

— Это не я, это — Крылов, — рассеянно поправила Катерина.

— Все равно, я попал как кур в ощип, и теперь одному Богу известно, как оттуда выбираться? Не слишком ли велика цена… — буркнул он непонятно и пошел на кухню одетый, сняв только сапоги.

Тяжело плюхнувшись на табурет, он попросил:

— Дай чего-нибудь попить, все в горле пересохло!

Катерина налила ему кружку молока и предложила:

— А ты не хочешь снять шинель?

— Ах, да, — спохватился он и безропотно дал себя раздеть.

Она унесла шинель в прихожую, а когда вернулась, Дмитрий сидел, задумавшись, в той же позе и держал в руке полную кружку.

— Выпей, — Катерина слегка подтолкнула его руку и, не дожидаясь, пока он допьет, прошла в ванную и включила воду. — Пойдем, ты разденешься, смоешь с себя всю грязь. Я помогу.

Она затянула его в ванную, сама раздела и стала мыть, как Пашку, чего прежде никогда не делала, попутно отмечая, как похудел он в последнее время… Вначале Дмитрий принимал её мытье безропотно, а потом его лицо стало разглаживаться, как если бы струи воды смывали тяжесть с его души.

По новому халату он лишь скользнул одобрительным взглядом.

— Спасибо, дорогая, угодила!

И тут же его взгляд потух. Видно, он старался забыть о чем-то, глубоко его поразившем, но мог сделать это только на мгновение.

— Нет-нет, ужинать я не буду, — он остановил Катерину, устремившуюся на кухню и не столько проговорил, сколько простонал: — Господи, как я устал!

Он залез под одеяло.

Катерина осторожно прилегла рядом, стараясь не прикасаться к нему: обычно на её касание он реагировал одинаково, но сейчас время было явно неподходящим. Однако Дмитрий сам притянул жену к себе и положил её голову себе на плечо.

— Хорошо, что вы с Пашкой у меня есть!

— Случилось что-нибудь страшное? — осторожно спросила Катерина.

Неужели совсем недавно она думала о другом мужчине, строила какие-то планы будущей жизни с ним? Теперь, видя своего мужа потерянным и опустошенным, она в момент забыла о себе. Таким Дмитрий был ей незнаком, но ближе его, казалось, никого на свете не было!

— Не то чтобы страшное, — ответил он на её вопрос, — но для меня — как гром среди ясного неба! Орган народной власти, который по мысли своего основателя должен был иметь холодную голову, горячее сердце и чистые руки, превратился в свою противоположность. Голова у него горячая, там постоянно кипит — возмущенный разум, что ли? Это все при том, что сердце у него явно холодное — человеческая жизнь стала дешевле спички, как будто цель поставили: не виновных наказать, а наказать побольше, чтоб боялись! Мол, лес рубят — щепки летят. Но разве бывает щепок больше, чем самого дерева?! Какие уж там чистые руки! Такими путями добиваются признаний… не к ночи рассказывать! Катя, ты знаешь, я не ангел! Меня, каюсь, называли волком. Возможно, я и есть волк. Но не упырь!

— Кстати, — пробормотал он, засыпая, — в тетрадке, той, что лежит возле телефона, записан домашний адрес Натальи Романовой. А работает она в цирке на Цветном бульваре…

ГЛАВА 12

— А как там, кормилица, твои занятия на почве ликвидации безграмотности? — внешне безразлично поинтересовался Подорожанский, ведя Виринею Егоровну под руку, в то время как Ян нес рядом его чемодан. — Небось, уже и газеты читаешь?

— Буквы я, Алешенька, многие знаю, — потупилась старушка, — да вот складываются они плохо! Как начну бекать да мекать — ну чистая овца! Да шибко ли интересна тебе моя грамотность? Небось, Зою вспомнил?

— Она, кстати, здорова?

— Здорова, милок, здорова, чего и тебе желает!

— А чего вдруг ты, Егоровна, с таким сердцем это говоришь?

— А то, родимый, что ты со своей медициной так бобылем и останешься! Прости, что и скажешь!.. Зоинька-то замуж выходит!

— Так быстро? Меня же всего неделю в Москве не было!

— Хорошие в девках не засиживаются. Всяк их побыстрее поймать норовит, пока другие не перехватили.

— Да уж, мне за ними не угнаться! И за кого же она выходит?

— За Знахаря, — подал голос Ян.

— За Алексеева, значит? Хороший у девушки вкус: и человек он славный, и врачом настоящим будет! А мне что ж… Значит, не судьба! Да и стар я для нее.

— Только тем и утешайся! Годы идут, а внучка мне, видимо, так и не дождаться!

— Кстати, Алексей Алексеевич, — вспомнил Ян, — он ведь просил вам приглашение на свадьбу передать.

— А что, я пойду, — оживился Подорожанский, — давно на свадьбах не гулял. На который час назначено?

— На шесть вечера.

— Видишь, Егоровна, я ещё и отдохнуть успею. Пироги-то напекла? — спросил он ворчливо.

— Напекла. Твои любимые, с капустой. И с рыбой.

— А рыба откуда?

— Семеныч сома принес. Денег брать не стал, а вот бутылочку спирта, что я на орехах настаиваю, забрал. Говорит: "Такую в магазинах не купишь…"

— Добытчица ты у меня!

У их дома Ян попытался распрощаться, но и профессор, и Виринея Егоровна и слышать о его уходе не хотели.

— Мне же ещё на свадьбу переодеться надо, — слабо сопротивлялся Ян.

— Знаю я твое переодевание! — отмахнулся Подорожанский. — У тебя же одна рубашка, да и то, небось, на тебе?

Ян смутился.

— Вот видишь, а я, между прочим, тебе подарочек привез. Как раз к такому случаю… А ещё я кое о чем догадался! — профессор погрозил пальцем. — Думаешь, один ты можешь в душах читать?

— Внутри — это ещё не значит в душе, Алексей Алексеевич. В душе я пока не умею.

— А я умею. Доказать? Пожалуйста! Ты наконец познакомился с девушкой.

Ян уже успел поставить чемодан на пол в прихожей, а то от удивления мог бы его и выронить.

— Откуда вы знаете?!

— От верблюда! — самодовольно поднял брови Подорожанский и расхохотался. — Какой же ты ещё мальчишка, Янек! Откуда! Да у тебя же все на лице написано. Чтобы это прочитать, нужен всего лишь житейский опыт…

Проскользнувшая в квартиру раньше их Виринея Егоровна уже звенела на кухне посудой, но, несмотря на возраст, слух у старушки был отменный.

— Пошто моего любимца обижаешь? — крикнула она. — Ужо смотри мне!

— Дожил! — переодеваясь, жаловался Подорожанский. — Раньше всегда я был любимцем, а сейчас какой-то студентик… Не на того ставишь, Егоровна, неизвестно, что из него получится, а я — вот он, готовый профессор… Может, в кухне пообедаем?

— Еще чего! — возмутилась Виринея Егоровна. — У нас сегодня праздник!

— Какой такой праздник?

— Совсем плохой стал, — шутливо посокрушалась появившаяся в дверях старушка. — Хозяин приехал, вот какой!

Между тем Алексей Алексеевич распаковал чемодан.

— Сначала — женщине! — торжественно произнес он и позвал: — Иди, Егоровна, принимай подарок!

Он вынул из пакета белую кружевную пуховую шаль.

— Куда же мне такую красоту? — ахнула кормилица. — Больших деньжищ, небось, стоит?

— Куда-куда, — рассердился профессор. — Носить! А насчет деньжищ шибко-то не воображай! За что тут платить, когда сплошь дырки?

Он засопел и отвернулся, увидев, как по лицу растроганной Виринеи Егоровны поползли слезы.

— Так я и знал!.. Надеюсь, вы, молодой человек, над моим подарком не станете причитать?

Он небрежно вручил Яну пакет с белой мужской сорочкой, покрытой белой же вышивкой. Ян смотрел на неё во все глаза, как Золушка на хрустальные туфельки. Он мысленно представил сорочку на себе в сочетании со старенькими брюками и худым пиджаком, и невольно вздохнул.

— Няня! — крикнул Подорожанский, делая вид, что не замечает Янековых раздумий. — Ты не помнишь, где мой институтский костюм?

— Дак в шкапе, батюшка, куда ж ему деться?

— Неси!

— На что он тебе? — Виринея Егоровна перевела взгляд с Подорожанского на застывшего Янека и кивнула: — Бегу, родимый, несу!

Янек все ещё не понимал причины их суеты, пока из шкафа не был вынут со всеми предосторожностями дорогой черный костюм, сшитый, судя по всему, ещё в начале века.

— Не успели мне сшить этот костюм, как я из него вырос, — вздохнул профессор. — Буквально за два года набрал "солидности" килограммов на десять… Примерь-ка ты, дружок, может, тебе подойдет?

— Алексей Алексеевич, — растерялся юноша, — я не могу!

— Можешь! — рассердился тот. — Что же мне его, на барахолку нести? А у тебя девушка появилась. Примеряй, не зли меня!

Пиджак оказался Яну немного великоват, а брюки коротковаты.

— Брюки-то я в момент удлиню, — заглянула ему в глаза Виринея Егоровна. — Бери, Янек, Алеша тебе от чистого сердца дарит! А от меня галстук прими, давай я тебе его бантом завяжу… Гляди, Алешенька, какой красавец! Перед таким любая девка не устоит!