Сабрина Бродбент - Если в сердце живет любовь Страница 31

— А я — его жена. — Слова звучат безжалостным приговором, а взгляд заставляет встать из-за стола и повернуться лицом к окну. Господи, что же делает с людьми горе? Почему та, с которой еще недавно удавалось найти общий язык, внезапно повела себя враждебно? Сжав побелевшими пальцами одну из папок, неподвижно смотрю в окно.

— Я уже выбрала гимны, а мой отец согласился произнести прощальную речь.

— Твой отец?! — Резко оборачиваюсь и нечаянно задеваю папкой стоящую на столе лампу. Бумаги театрально разлетаются в стороны, а стеклянный абажур со звоном падает на паркетный пол и разбивается на мелкие кусочки. Один осколок впивается мне в ногу, течет кровь. — Но ведь твой отец его даже не знал! Может быть, все-таки Эшли? Разве прощальное слово не принадлежит по праву старшему сыну?

Вытаскиваю из ноги стекло и вытираю кровь бумажным платком.

— Ты просто очень расстроена, — спокойно заключает Хизер и начинает собирать с пола осколки.

— Но ведь мы его семья. Видит Бог, мы намного ближе ему, чем ты. — Не хотелось произносить жестокую правду, но пришлось.

Хизер принимает воинственную позу.

— Придется тебя разочаровать, Перл. Гевин давным-давно развелся с твоей матерью. С матерью Лидии расстался еще раньше. Совсем недолго прожил с Кимберли. И женился на мне.

— Да, но…

— Я стала той женой, которую он так долго искал. — Хизер явно не шутит. Переводит дух и продолжает атаку: — Конечно, Гевин хорошо относился ко всем своим детям, — голос на мгновение смягчается, — но настоящей семьей стали мы с Кейси. — Надо понимать, Эшли, Лидия и я были ненастоящими: менее любимыми и менее родными. Не знаю, как реагировать на неожиданный выпад. — Как только Гевин женился на мне, сразу приобрел новых родственников, так что вполне естественно, если последние слова произнесет мой отец.

Возвращаюсь в папино кресло и смотрю на разбитую лампу. После его смерти прошло всего лишь несколько дней, а жизненная география непоправимо изменилась. Этот особняк больше нельзя считать родным домом. Теперь это абсолютно ясно. Даже когда папа приводил сюда новых жен, я все равно чувствовала себя уютно и уверенно — благодаря его душевному теплу и заботе. А без него сразу возникли новые границы, которые прежде трудно было даже представить.

В комнате повисает напряженное молчание. Складываю папины бумаги в стопки: налоговые документы в одну сторону, финансовые письма — в другую, старые журналы отправляю в мусорную корзину. Работа приносит успокоение, и возникшая неловкость постепенно сглаживается. Мне очень нравится сам процесс организации пространства. Хизер рассеянно просматривает письма от поклонников и поклонниц. Я же тем временем добираюсь до дна ящика и обнаруживаю старые конверты, перевязанные ленточками. Рядом лежат три папки. На одной написано «Перл», на второй — «Эшли», на третьей — «Лидия». Открываю папку со своим именем. Внутри оказываются старые школьные табели, несколько школьных фотографий (я притворно и приторно улыбаюсь), несколько собственноручно нарисованных открыток с одной и той же оригинальной надписью — «Дорогому папочке в день рождения» — и письмо, присланное давным-давно, из английской частной школы.

«Дорогие мама и папа!

Только что узнала новость — увидела в газетах. Пожалуйста, не разводитесь. Мне очень жаль, что так получилось с ожерельем. Простите, пожалуйста. Обещаю никогда больше не поступать плохо. Прошу вас, только не разводитесь. Очень прошу.

С любовью, Ваша дочка Перл,

P.S. Наша хоккейная команда выиграла кубок».

— Твой отец обожал собирать всякую дрянь, — раздается голос Хизер. Очевидно, фразу следует расценивать как призыв к миру и возобновлению общения. — В жизни не видела столько бумаг.

— Прости, что ты сказала? — Заставляю себя вернуться из прошлого в сегодняшний день. Кажется, в этом хоккейном матче именно я принесла команде победу.

— Сказала, что Гевин собирал всякую дрянь, — повторяет Хизер.

— Да, папа был страстным коллекционером, — соглашаюсь я.

— Думаю, некоторые из вещей стоит выставить на мемориальный аукцион, — добавляет она, по одному отправляя в мусорную корзину письма восхищенных фанатов. Читать признания в любви и верности ей явно не хочется. — Можно выручить кое-какие средства.

— Что конкретно ты имеешь в виду?

— Ну, во-первых, наверху несколько шкафов забиты сценическими костюмами. Во-вторых, награды, мотоцикл, игрушечная железная дорога…

Нет, это уже поистине невыносимо. Не выдерживаю и срываюсь.

— Не смей продавать! Тэкери любит эту железную дорогу, а я с удовольствием сохраню награды. Дети и внуки имеют право оставить что-нибудь на память.

— Хорошо, подумаем, — уступает Хизер и встает с кресла. — Но особенно увлекаться старьем не стоит. Всем нам надо двигаться дальше. — Последнюю фразу она бросает уже через плечо, выходя из комнаты. Перди и Лаллабел плетутся следом, опустив головы и поджав хвосты. Знаю, что они тоже тоскуют.

Двигаться дальше? Но как можно двигаться дальше? Не хочу никуда двигаться. Двигаться — значит забыть папу. Оставить его, покинуть. Перевести в разряд воспоминаний. Нет, к таким подвигам я не готова. Укладываю содержимое стола в коробки, а коробки гружу в машину.

— Пожалуй, заберу бумаги домой и там рассортирую! — кричу, обращаясь к Хизер. Она сейчас далеко, в кухне. Не могу оставаться под одной с ней крышей.

— Хорошо! — кричит она в ответ.

На миг останавливаюсь в нерешительности. Может быть, подойти и сказать «до свидания»? Смотрю в открытую дверь. Хизер кормит собак.

— Пока, — говорю я неуверенно.

— Пока. — Мачеха даже не оборачивается.

Глава 14

В отношении уюта и домашней обстановки британские частные школы недалеко ушли от тюрем. Об этом писал еще Ивлин Во, чьи книги я нашла в школьной библиотеке. Прочитала все его романы, да и вообще всю доступную литературу. Конечно, писатель был прав. Школа оказалась жестокой, враждебной и находилась за миллион миль от дома.

От смертельной тоски спасало чтение. Кроме книг, школьная библиотека имела и еще одно серьезное преимущество: здесь не было обидчиц. «Старшие» редко отягощали головы чтением. Поэтому я проводила за столом почти все время, погрузившись в чтение романов, и выныривала лишь тогда, когда звонок призывал на уроки, в столовую или сообщал, что пора ложиться спать.

Каждый день почтальон доставлял в библиотеку свежую газету. Я с интересом просматривала номер за номером, выуживая известия о папе. Оказывается, иногда родительская слава могла приносить некоторую пользу: в частности, удавалось узнавать, что происходит в семье, даже если письма давно не приходили. А еще я любила читать рецензии на папины концерты и альбомы и узнавать, куда его занесла гастрольная судьба.