Эмма Дарвин - Тайная алхимия Страница 31

Я припомнил Мэлори, которых знал.

— Томас Мэлори?[44] Из Фенни-Ньюболд? Сэр Томас?

— Он самый. Вам нечего меня бояться, даю вам слово рыцаря.

Мэлори демонстративно повернулся прочь, словно показывая, что ему тоже нет причин меня бояться. Направившись обратно к костру, он тихо окликнул через плечо:

— У меня тут великолепный бурдюк.

Я последовал за ним, как ребенок в поисках утешения.

Мэлори пнул поленья в костре, так что те вспыхнули. Когда он сел, его плащ на мгновение распахнулся, прежде чем рыцарь снова плотно закутался в него. К камзолу Мэлори была кое-как пристегана эмблема с изображением медведя и суковатой палки — знак Уорика. Он был врагом, но сказал, что мне нечего бояться, дав в том слово рыцаря.

Вино и в самом деле было хорошим и очень крепким.

— Да, у меня остались друзья с тех пор, как я жил в Гаскони, — сказал он, ухмыляясь.

Морщины и впадины на его лице в свете огня казались старым резным деревом. Я вспомнил рассказ Джона Грэя о том, что человек этот давным-давно, при Арфлёре, под командованием великого короля Генриха был ранен и что с тех пор его видели на службе во Франции, и в Леванте тоже.

— Выпейте еще.

— На рассвете мне понадобится ясная голова, — ответил я и удивился, что могу говорить о рассвете так, словно меня ожидает лишь соколиная охота.

— А я сражаюсь лучше, когда пьян. Тогда я лучше и пишу, и езжу верхом, и занимаюсь любовью. Вы не можете уснуть?

Я покачал головой.

— Привыкнете. Мы все привыкаем. — Он посмотрел на меня через огонь. — Думаете, в это трудно поверить?

— Возможно. Полагаю, мне предстоит пережить нечто, не похожее на все мне известное, — ответил я. И пожелал взять свои слова назад, потому что стоило мне обмолвиться о своем страхе, как он вновь пробудился во мне.

— Послезавтра вы будете это знать. Знание мужчины. Под вашим началом хорошие люди?

— Думаю, да. Но некоторые из земель моей сестры, из Астли, их я знаю не очень хорошо.

— Джон Грэй был хорош в бою, но относился к нему спокойно. Что ж, в любом случае, он хороший человек, и его люди знают свое дело. Я сожалел, услышав о том, что он погиб при Сент-Олбансе. Мы потеряли слишком много таких рыцарей. — Он покачал головой, сделав глоток из бурдюка, прежде чем снова протянуть его мне. — Всего этого не должно было произойти. Вы это понимаете? Вы, молодые? Или жаждете боя, как жаждал я, когда был юнцом?

— Я… я не знаю. Нет, жажды боя нет. По крайней мере, во мне нет, хотя я не могу отвечать за всех своих товарищей. Но мы должны защищать короля.

— Вы так говорите и, без сомнения, верите в свои слова. Но посмотрите, кто на самом деле командует вашей армией. Вы сражаетесь за королеву и за ее сына, который… скажем так, маленькое неожиданное чудо. — Лицо его скривилось в улыбке, потом снова ожесточилось. — А я должен сражаться против короля, хотя он король, посвятивший меня в рыцари, потому что великий лорд вызволил меня из тюрьмы, чтобы я сражался… Бывало время, когда мы сражались во Франции, с истинным врагом. Как же мы дошли до такого, рыцари королевства — великие лорды Англии, — что рубим друг друга на английском поле?

Огонь почти погас, осел в белом пепле, похожем на снег, и в горячей глубине красных углей был словно заключен целый мир.

— Не знаю.

— А я вам скажу, — ответил Мэлори.

Теперь света было слишком мало, чтобы я мог разглядеть выражение его лица.

— Великие люди слишком заботятся о собственном великолепии, а не о настоящих делах: о служении в первую очередь Богу, во вторую — королю. А миропомазанный король слишком праведен, чтобы понять их заговоры и соперничество. Они больше заботятся о золоте, чем о поклонении тому, чего должны домогаться. У них должно быть много людей… Они должны раздавать свои эмблемы и щедро платить вассалам, потому что те, кого они зовут врагами, поступают так же. И так далее, и так далее, до тех пор, пока невозможно станет отойти в сторонку, чтобы помочиться, не споткнувшись о так называемого врага и не начав драку, — ухмыльнулся он. — Как случилось с нами, что мы не затеяли драку? И вот, пожалуйста, Вербное воскресенье ничего не дало — кто бы ни победил, победивших не будет.

— Кроме тех, кто попадет на Небеса.

— Верно, — махнул он бурдюком. — Но я бы предпочел перед этим еще несколько раз обрести Небеса на земле.

— А вы их нашли? Нашли Небеса здесь? — В моей голове мелькнула мысль о золотом святилище в Кентербери.

Все долгие месяцы плена в Кале я каждый день вызывал его в памяти, мысленно представляя его, когда преклонял колени для молитвы, желая найти в том забвение.

— Да… Нет… Да, я их нашел. Но это не ваши Небеса, — ответил рыцарь.

Я удивился: откуда он знает, что значит это слово для меня.

— И даже на Родосе с рыцарями-госпитальерами, с которыми чуть не отправился в Крестовый поход, я не нашел Небес. И это не такие небеса, которых мужчина ищет у ближайшей проститутки, — покачал он головой, словно раздражаясь на самого себя. — Я говорю глупости, потому что больше не ищу Небес на земле… У меня есть жена, неплохая жена. Но… Может быть, вы слышали. Есть женщина, которую я люблю.

— Кое-что слышал.

Я и вправду знал об этом, однако он говорил совсем о другом. Сэр Джон сказал, что его друг Хью Смит подал на Мэлори в суд за то, что тот увел его жену.

— Вы о миссис Смит? Нет, я с друзьями лишь помог ей спастись от мужа. И он ничего не предпринял, остался жить-поживать, потому что желал освободиться от нее так же сильно, как она — от него. Обычное дело. Но у него могущественные друзья, которые подали в суд, чтобы обвинить меня в похищении… Нет. Это была не она. — Мэлори замолчал, уставившись в огонь. — Любовь делает нас теми, кто мы есть, так же как и война. И так же как и война, любовь может привести нас на Небеса.

— Вы имеете в виду, она делает нас лучше?

— Лучше и хуже… Вы бывали влюблены?

— Нет. — Я не сказал ему, что никогда еще не ложился с женщиной.

Мэлори снова ухмыльнулся и пнул полено так, что огонь вновь занялся.

— Вас шокирует, что я сравниваю подобное с Небесами?

Если я и был шокирован, то не собирался в этом признаваться.

— Полагаю, священник назвал бы такое сравнение богохульством, — заявил я.

— Такой священник ничего не смыслит в предмете.

— Мы говорим о любви к Богу, это верно. Мы ищем ее, — медленно проговорил я. — Ищем страстно, и священники — прежде всего. Мы пользуемся теми же самыми словами для описания любви. Однако плотская любовь настолько менее значительна и так часто бывает греховной…