Кристофер Гортнер - Заговор Тюдоров Страница 32

Словно прочтя мои мысли, Перегрин сказал:

– Тебе же там ничего такого делать не придется, просто войдешь – и все. Хотя, конечно, не повредит выглядеть так, чтобы тебя приняли за своего.

– Замечательно. А я-то думал, что тяжелее уроков фехтования в моей жизни уже ничего не случится. Ты больше ни о чем не забыл рассказать? Лучше признайся сейчас. Хватит с меня неожиданностей.

Перегрин залился смехом, озорно блестя глазами, а я в наихудшем расположении духа принялся жевать свою порцию пирога. Покончив с едой, мы вышли из таверны. Отвязав Шафрана и уплатив конюху за присмотр, я внимательно огляделся по сторонам. Подручный Кортни мог укрываться где угодно; по мосту все так же текли толпы народа, но холод уже пробирал до костей, потому что солнце клонилось к закату, и я решил, что мы можем хотя бы отыскать злосчастный бордель, дабы я потом вернулся туда без ненужных осложнений. Меньше всего на свете мне хотелось бы заблудиться в кишащих преступниками трущобах Саутуарка с его крысиными боями, публичными домами, дешевыми трактирами и тавернами.

Я цокнул языком, побуждая Шафрана ускорить шаг, и направил коня в тесное беспорядочное переплетение улочек и переулков, которое представляли собой недра Саутуарка. Никогда прежде я не видел такой нищеты. Грязь и зловоние царили повсюду, гноясь грудами мусора, между которых шныряли тощие псы – такие тощие, что можно было сосчитать все ребра; ребятишки в лохмотьях, с открытыми язвами на ногах, безмолвно сидели в промерзшей грязи проулков, покуда их матери развлекали клиентов в убогих лачугах, пригодных разве что для крыс, которые, кстати, в изрядном количестве бегали по крышам и без малейшего страха копошились в канавах.

– Быть того не может, – сказал я вслух. – Кортни бы ни за что сюда не сунулся.

Я достал из кошелька монетку и призывно помахал ею. Пятеро ребятишек тотчас бросились к нам, на бегу протягивая чумазые руки. Все пятеро были неимоверно худы – одни лишь глаза, коленки да грязные космы.

– В какой стороне переулок Мертвеца? – спросил я и испытал некоторое облегчение, когда один из мальчишек ткнул пальцем в сторону, по направлению к реке, а затем ловко поймал на лету монетку.

Хищные огоньки вспыхнули в глазах его приятелей, и я, не сводя с них твердого взгляда, красноречиво взялся за рукоять шпаги. Оборванцы безмолвно попятились, точно стая диких зверей.

Мы проехали по изрытому ухабами переулку, который вряд ли заслуживал такого громкого названия, миновали ряд чуть менее жалких лачуг и оказались перед двухэтажным бревенчатым строением. Я вначале подумал, что это постоялый двор, и лишь затем разглядел вывеску, которая болталась над прочной дубовой дверью: хищная птица простирала грубо намалеванные крылья над кружком из сплетенных сучьев. «Соколиное гнездо».

Окон в нижнем этаже не было, не заметил я и места, где можно было стать ногой, чтобы вскарабкаться вверх, – только узкий карниз, протянувшийся под окнами верхнего этажа, которые все были наглухо закрыты ставнями. Да, забраться в этот дом было нелегко, и случайных гостей здесь явно не привечали. Он скорее походил на крепость, чем на притон разврата.

– Неприступен, как колени девственницы, – заключил я, и Перегрин засмеялся.

– Как же мы туда проберемся? – спросил он.

Я помедлил еще минуту, запоминая внешний вид дома и его окрестностей, потом пристально огляделся по сторонам. Выждав несколько минут, я развернул Шафрана.

– Мы? – наконец отозвался я на вопрос Перегрина. – Никаких «мы». На сегодня с тебя приключений достаточно.

Он дулся всю обратную дорогу до моста. Перебираться на северный берег оказалось не так утомительно – пепельная завеса сумерек уже окутала горизонт, и народа на мосту стало ощутимо меньше. Неспешно продираясь сквозь редеющую толпу, я смотрел, как торговцы запирают на ночь лавки, и держал наготове кинжал. Я ненадолго остановился у одного лотка, чтобы купить новую шапочку из темной шерсти, и какое-то время мешкал, раздумывая над ценой, но подручного Кортни так нигде и не заметил. Его отсутствие показалось мне тревожным знаком. Наемник в черном был явно не из тех, кто сдается после первой же неудачи. Если он и впрямь хотел добраться до меня, ему представилось немало возможностей это сделать, однако он возможностями не воспользовался. Почему?

Единственная причина, которая пришла мне на ум, отнюдь не развеяла тревоги. Возможно, ему приказали только проследить за мной и сообщить, где я побывал.

И это могло означать одно: Кортни хочет, чтобы я его нашел.

Убедившись, что Шафрана напоили и накормили, мы поспешили подняться во дворец. Пальцы мои так застыли, что, когда мы добрались до комнаты, я едва сумел выудить из камзола ключ и отпереть дверь.

И остолбенел. В комнате царил разгром. Сундук стоял нараспашку, вывернутое содержимое моей седельной сумки валялось на полу; кровать отодвинули от стены и перевернули. Я выхватил шпагу и удержал Перегрина, не давая ему войти.

– Сдался он, как же, – пробормотал я. – Похоже, пока мы искали бордель, наш приятель вернулся во дворец, чтобы обыскать мою комнату.

– Что ему было нужно? – Перегрин проскользнул мимо меня, осторожно переступая через валявшиеся на полу вещи. – Непохоже, чтобы он что-то стащил, – видишь, даже твоей поддельной цепи не тронул? Так и валяется там, возле сундука.

– Не знаю, что ему было нужно, – проговорил я.

И в тот самый миг, когда я потянулся за своей сумкой, мне вдруг пришло в голову, что нарочитый беспорядок, оставленный вероятным вором, на самом деле устроен намеренно, с точным расчетом – вселить в меня страх.

По спине побежали мурашки.

Перегрин нагнулся, чтобы поднять цепь… и вдруг замер. Когда он выпрямился, в руках его был сложенный вчетверо клочок бумаги.

– Что это? – спросил он и, прежде чем я успел его остановить, сломал серую восковую печать. – «Тебе ее не спасти», – прочел он вслух и с озадаченным видом обернулся ко мне.

Я бросился к мальчишке.

Перегрин бессознательно отпрянул, выронив письмо. Он глядел на меня, как зачарованный, глаза его округлялись.

– Оно… жжется! – выдохнул он. – Пальцы… жжет…

Я глянул на письмо, на неровный излом печати – и к горлу подкатил тугой комок. Отшвырнув ногой письмо, я схватил Перегрина за руки: на ладонях его вспухли волдыри, словно от ожогов.

Яд! Восковая печать была отравлена.

Перегрин испуганно вскрикнул и пошатнулся, наваливаясь на меня. Я оттащил его к стоявшему неподалеку кувшину, принялся поливать водой его руки, лихорадочно вытирать их о свой камзол. Лицо Перегрина побелело, на губах выступила испещренная кровавыми пятнами пена. Он вцепился в меня, не в силах держаться на ногах.