Ширин Мелек - Кёсем-султан. Дорога к власти Страница 32

А широко распахнутые глаза Османа были затянуты паутиной, и крошечные пауки деловито обустраивали свои жилища, расположившись точно по центру зрачков султана.

Наверное, нужно было выбирать, спасать Кёсем или сына, но во сне Махфируз выбрать не могла. Она бежала к Кёсем, и теплые струйки крови лились по ее лицу, капали за шиворот платья. По углам тронного зала деловитые пауки побольше уже принялись за работу, и от яда, струящегося по их жвалам, трескались дорогие изразцы, дымились и расползались в клочья парчовые покрывала, знамена становились бесцветными, бесформенными тряпками, а благородное оружие покрывалось ржавчиной и крошилось прямо на глазах. Свершалось даже невозможное: серебро и золото тускнели, затем трескались и рассыпались пылью.

Добежав до подруги, Махфируз попыталась разорвать тонкие нити, но они оказались прочнее стали, и Махфируз лишь зря резала об них пальцы. Кровь доходила уже до пояса. В окнах, затянутых белесой мглой, мелькнули красные точки, превратившиеся затем в зарево.

– Это горит Истанбул, – произнесла Кёсем словно бы через силу. – Горит и захлебывается кровью.

– Нет! – отчаянно воскликнула Махфируз. – Нет, этого не будет!

– Спасайся… – прошептала Кёсем.

Нужно было что-то делать, но только что? Внезапно Махфируз вспомнила о кинжале. Вот же он, у Османа за поясом! Он разрежет любые нити, даже нити судьбы!

Махфируз не знала, кто шепнул ей эти слова и говорил ли с ней вообще хоть кто-нибудь. Она бросилась к Осману, выхватила кинжал у него из ножен. Лезвие было девственно-чистым, рукоять блестела желтой слезой, хотя и ножны, и одеяние Османа уже полностью были перепачканы кровью.

За кинжалом из ножен потянулась окрашенная кровью паутина.

Осман словно бы очнулся от забытья, начал недоуменно озираться по сторонам, а затем его глаза налились злобой: он увидал Махфируз.

– Как ты посмела? – взревел он. – Мое! Это мое! Отдай!

«Отдай, отдай, отдай», – прокатилось эхо по залитому кровью дворцу. Взволновались пауки в углах, забурлили неведомые чудовища, живущие в озере из крови, в которое превратился тронный зал. А Осман вытянул руку в попытке достать кинжал, в попытке ухватить, остановить собственную мать. Рука все удлинялась и удлинялась, пальцы в латной перчатке стали походить на когти неведомого чудовища. И Махфируз не выдержала, ударила кинжалом по этой руке, так не похожей на широкую, мозолистую ладонь ее сына.

Кинжал прошел сквозь плоть, словно она была из масла – или из паутины. Рука упала в кровавое озеро почти без всплеска и утонула, как будто сделавшись свинцовой. На лице Османа отобразились изумление и мучительная боль, но вовсе не потеря руки была тому причиной.

– Мама, – тихо произнес он, – мама, зачем…

И упал ничком в кровавое месиво.

Махфируз закричала – долго, протяжно, страшно… Кинжал в ее ладони начал нагреваться, рукоять засияла ослепительным блеском.

– Быстрее! – крикнула Кёсем, и Махфируз начала резать прозрачные веревки. Они и впрямь поддавались легко.

Стены дворца пошли трещинами. Все светильники давно погасли, и просторный зал освещался лишь заревом пожара.

– Мама! – раздалось сзади.

– Не оборачивайся! – крикнула Кёсем, но Махфируз не могла не откликнуться на зов сына. Она остановилась и посмотрела туда, где из крови поднимался ее Осман, ее маленький шахзаде, в груди которого зияла огромная дыра, сквозь которую можно было увидеть бьющееся сердце.

– Спасибо, мама, – тихо произнес Осман и снова упал. От этого видения сердце самой Махфируз, казалось, взорвалось, и алая пелена боли упала на ее глаза. Она звала Азраила с мечом, чтобы прервалась наконец нить ее короткой несчастной жизни.

И ангел пришел. Он влетел в комнату, ставшую сразу маленькой из-за огромного размаха его крыльев. Он улыбнулся Махфируз, и она улыбнулась ему в ответ.

У ангела были глаза шахзаде Ахмеда.

Ангел протянул руку – и Махфируз без колебаний приняла ее. Вдвоем они пошли вверх по сияющей лестнице, прочь от дворца, утопленного в крови, прочь от ужасных видений. Кинжал выпал из рук Махфируз, просияв напоследок падающей звездой, и ему ответило другое сияние – с медальона на шее маленького мальчика, светло улыбающегося на руках у Кёсем.

– Все будет хорошо? – спросила Махфируз у ангела.

Тот не ответил, лишь крепче сжал ее руку. С высоты Махфируз видела, как бьется море, вечное и спокойное, как идут по нему тяжело нагруженные корабли, как матери зовут обедать своих детей.

И сердце ее наконец успокоилось.

Глава 8. Гёстермелик

Короткое представление с живыми актерами на сцене перед ширмой театра теней о Карагёзе и Хадживате – пока за ширмой кукловоды готовят к работе марионеток

Все-таки судьба играет странные шутки. Кёсем не могла себе представить, что когда-нибудь начнет делать то же, что когда-то делала Сафие-султан: пополнять гарем для своих сыновей. В первую очередь, конечно же, для Османа.

Эта мысль вызвала на губах Кёсем слабую улыбку, но затем она уверенно кивнула. Да, разумеется, Осман тоже ее сын. Его родила другая женщина, но разве в этом смысл материнства? Она, Кёсем-султан, должна позаботиться о сыне Махфируз, как о своем собственном. Или даже лучше: в конце концов, именно Осман воссядет на трон, если будет на то воля Аллаха. А значит, от выбора Кёсем зависит, кто же станет следующей хасеки, а если избраннице повезет, то и следующей валиде, женой и матерью султанов Оттоманской Порты.

Это первое и главнейшее, однако есть и второе. Младший гарем на самом-то деле и без того уже полон; но так уж устроена Высокая Порта, что управители приграничных санджаков по меньшей мере раз в несколько лет собирают партии пленниц и купленных рабынь для отправки в Истанбул, столицу столиц, ко двору повелителя правоверных.

Никто не ждет, что всех девиц из этой партии примут в Дар-ас-Саадет, цветник гаремов Вселенной, более того, случись такое, провинциальный санджак-бей будет смущен и испуган в той же мере, как юный ученик янычарской школы, аджеми-оглан, которого вдруг поставили во главе войска. Поневоле задумаешься, не злая ли насмешка это, за которую вот-вот заплатишь головой. Но если не принять никого, то это для санджак-бея тем более несомненный знак: твоя голова непрочно держится на шее. После такого управитель санджака запросто может, не дожидаясь последствий, бежать к другому владыке или поднять мятеж, если у него есть такая возможность. А при нынешних обстоятельствах она есть у многих.

Это второе. А вот и третье: судьба девушек из отвергнутой партии. Когда для Дар-ас-Саадет отбирают лишь нескольких, судьба остальных… не то чтобы не завидна, но и не плачевна. Это русло, по которому вот уже несколько веков подряд струится течение реки, именуемой Высокая Порта.