Адель Эшворт - Мой нежный граф Страница 33

— Хочешь сказать… хочешь сказать, что ты убивал людей? — спросила дрожащим голосом потрясенная Кэролайн.

Такие признания не даются легко. Брент сжал руку жены, поднес ее к губам и нежно поцеловал запястье. Заглянув в огромные, полные сомнений глаза, смело признался в том, чего, как он знал, боялась Кэролайн.

— Меня научили профессионально и быстро убивать, Кэролайн, и я делал это многие годы.

Брент почувствовал, что она пытается высвободиться, но не отпустил ее. Свободной рукой он крепко сжал ее плечи, заставляя смотреть себе в глаза.

— Я убивал, только защищаясь, и только тех, кто представлял угрозу моей жизни, моей стране или моему королю. Я, не колеблясь, убью, чтобы защитить свою семью.

Его голос зазвучал яростно, взгляд сделался жестким.

— Но я клянусь тебе, Кэролайн, клянусь жизнью дочери, что я никогда не убью и не убивал без разбора, без причины и без жалости, как делал Филипп. Он даже Розалин лишил бы жизни, не моргнув глазом, без всяких сожалений. Именно этим мы с ним отличаемся друг от друга.

Кэролайн продолжала смотреть на Брента, и он отпустил ее, погладив по плечу. Он, отвернувшись, уставился неподвижным взглядом в поросшую травой землю прямо перед собой.

— Во время битвы при Ватерлоо я находился в глубоком тылу французских войск и под прикрытием обеспечивал нашим силам хороший опорный пункт. Пруссаки подошли с востока, а наполеоновские войска, какими бы сильными и геройскими они ни были, оказались разрозненными. Вероятно, англичане выиграли войну именно благодаря этому. — Он вздохнул. — Французская кавалерия атаковала центр англичан, и я застрял в самой гуще боя.

Брент с трудом сглотнул, борясь с раздирающей его болью воспоминаний. Ему, очевидно, уже не удавалось ее скрывать, и Кэролайн рванулась к нему и положила его руку себе на колено. Он ощутил ее мягкость и тепло, запах фиалковой воды, который всегда витал вокруг нее, но воспоминания туманили его разум, душили его.

— Кэролайн…

Она нежно гладила его руку.

— Все хорошо, Брент, все хорошо.

Граф покачал головой и продолжил рассматривать землю перед собой.

— Целое поле страдания, целое поле людей, медленно умирающих в невыносимых муках. Я знал, что такое война, и уж точно видел смерть, видел ее лицо и был к этому готов. Но я не был готов к тому, что случилось потом со мной. — Он сделал глубокий, прерывистый вдох. — Я видел, как Филипп шел на меня сквозь пороховой дым, как он бросился, напав с боку, прежде чем я успел защититься. Он сбил меня с лошади, ударив в висок рукояткой пистолета. Я был оглушен, голову пронзила такая боль, будто череп пробили кинжалом.

Брент горько усмехнулся.

— В тот день, Кэролайн, ад очень интересным способом настиг французскую кавалерию. Из-за густого порохового дыма и пыли, окружавших нас, никто не заметил рва, пока не стало слишком поздно. Ров был большой и глубокий, фактически спрятанный в зарослях кустарника. Люди и кони внезапно начали проваливаться, кто-то был ранен, но большинство погибали. Через несколько часов сражения французы стали использовать наполнявшийся ров как сложенный из людей мост, чтобы нападать с него на врага.

— Нет… — прошептала Кэролайн.

Граф обернулся и увидел выразительные глаза жены, широко распахнутые от ужаса. Кэролайн побледнела, легкие пряди темно-каштановых волос, развевающихся в порывах легкого ветерка, резко выделялись на белой, как мел, коже.

Брент выдержал ее взгляд.

— Филипп дрался со мной, снова и снова нанося мне удары пистолетом по голове, пока я не провалился в ров, Кэролайн. Я упал в пропасть с мертвыми и умирающими людьми и лошадьми, сверху меня заливало кровью, горелой и растерзанной плотью, рвотой и экскрементами. Я слышал шум сражения, стоны умирающих, вопли и крики ужаса. Там стояла жуткая вонь, мертвые и истекающие кровью тела давили невыносимым грузом…

У Брента раздулись ноздри, и он сжал руку Кэролайн.

— Я пролежал там, обессиленный и оглушенный, три дня и три ночи, пока не убедился, что битва закончилась и французы отступили. Рядом со мной, на мне и подо мной лежали люди. Они стонали, истекали кровью, смотрели на меня уже ничего не видящими глазами. И все это время я не мог пошевелиться, почти не мог дышать. Я то приходил в сознание, то лишался чувств от недостатка воздуха и давившего на меня веса тел. Меня мутило от боли в голове, от запаха рвоты и крови.

Кэролайн покачала головой, и ее глаза превратились в два озера слез. Брент потер затылок, ощутив под пальцами напряжение, и глубоко вдохнул аромат луга, чтобы вытеснить из памяти запах смерти. Он вовсе не собрался так красочно описывать подробности, но потом решил, что жена должна понять его, и захотел, чтобы она узнала все, что скрывалось в самых сокровенных уголках его души.

— Когда я все-таки смог вырваться, — тихо и подавленно заговорил наконец Брент, — я был настолько болен, настолько слаб умом и телом, что едва шевелился. Несколько часов я пробовал подняться, спотыкаясь в попытках выбраться изо рва об останки хороших и честных людей. В какой-то момент моя рука проскользнула прямо сквозь человеческое тело, словно через пудинг, и гниющие внутренности просто… выпали из утробы на мою руку, проваливаясь сквозь пальцы. — Он вздрогнул и опустил взгляд на одеяло. — Засохшая кровь застилала мне глаза, и я не мог ее вытереть. Я не мог стереть ее с кожи, с одежды, долго не мог изгнать из памяти ее запах… Я спасался с поля сражения, шагая милю за милей, слепой и беспомощный в холодной безлунной ночи. Я не знал, кто выиграл битву, не знал, куда идти. В конце концов я набрел на какого-то фермера с женой и те позволили мне остаться у них на несколько дней, пока не поправлюсь. Когда я почувствовал себя готовым продолжать путь, выяснилось, что Веллингтон одержал решающую победу, и я примкнул к британскому лагерю. Спустя две недели напряженных дискуссий и бессонных ночей я покинул Францию, чтобы вернуться в Англию, в тихую гавань своего дома и семьи.

Граф провел дрожащей ладонью по лицу, стараясь не терять над собой власти и наблюдая, как жена пытается примириться с тем, что он рассказал.

Брент понизил голос до хриплого шепота.

— Что-то оборвалось во мне в тот день, когда я лежал в могиле, и единственным, что заставляло меня цепляться за рассудок и жизнь, пока я ждал окончания битвы, было воспоминание о Розалин. Я сосредоточил мысли на маленькой девочке, которая нуждалась во мне, и, лежа под чудовищным фаршем из экскрементов, крови и мертвых тел, я понял, насколько нуждаюсь в ней сам. Я вдруг почувствовал себя нужным кому-то, нужным крошечному хрупкому созданию, и никогда уже не забуду этого.