Барбара Картленд - Черная пантера Страница 33

— Вы ничего не можете знать обо мне, — довольно грубо заметил он. — Вы все выдумываете.

— Отнюдь, — искренне призналась я. — Честное слово, не выдумываю. Просто я знаю — можете, если хотите, назвать это женской интуицией.

— Вы ошибаетесь, — сказал он, — очень ошибаетесь. Старая теория о том, что признание облетает душу, возможно, для кого-то и хороша, но не для меня. Как бы то ни было, прошлое мертво, и давайте не будем говорить об этом. В Рейнлафе я сказал вам, что хочу открыть новую страницу. Надеюсь, вы не считаете, что у меня не хватит на это сил?

— А у вас хватит сил? — спросила я. — Что изменилось за последнюю неделю?

И опять я проявила небывалую отвагу, задав ему этот вопрос. Однако теперь я знала, почему Филипп не звонил мне. Он страдал. В тот момент, когда он услышал сорвавшиеся с моих губ строчки из стихотворения, он оставил меня и вернулся к призраку. Он вновь погрузился в мучительные воспоминания, которые был не в силах отогнать.

— Замолчите! — вдруг потребовал он, причем в его голосе слышался гнев. — Я приехал сюда не для того, чтобы обсуждать свою жизнь, вернее, свое прошлое. Я же сказал вам, что все забыто. Оставьте мое прошлое в покое.

Он выхватил из портсигара сигарету и закурил. Я наблюдала за ним и заметила, что его руки дрожат. У меня создалось впечатление, что я смотрю на него со стороны. Я могла оценивать его совершенно беспристрастно. Как будто я на мгновение освободилась от своих чувств, от своей любви, которая не давала мне забыть о его близости. Я поняла, что способна помочь ему, что у меня хватит на это сил и власти. Я поняла, что он подобен больному, что он охвачен лихорадкой, которая не дает ему ни секунды покоя. И именно в моих руках находится лекарство, единственное средство вылечить его.

Неожиданно он выбросил зажженную сигарету.

— Я ехал сюда с определенной целью, — сказал он.

— С какой? — спросила я.

— Я хотел просить вас стать моей женой, — ответил он.

Мне показалось, что я ослышалась. Потом откуда-то издали раздался мой собственный голос:

— Почему?

Он повернулся ко мне.

— Лин, — проговорил он, — я понимаю, наш разговор — неподходящая прелюдия к предложению руки и сердца. Я пригласил вас сюда, так как считал, что именно здесь, в моем доме, вы должны принять решение быть или нет моей женой. Многое из того, что касается моей жизни, я не могу, а скорее, не хочу объяснять вам. Я прошу вас принять меня таким, какой я есть, не требовать ответов на большинство вопросов, дать мне время самому разобраться со своими проблемами. Никто и ничто не в состоянии помочь мне, и тем более их немедленное обсуждение. Я старше вас, Лин, но во многом, мне кажется, наши взгляды совпадают.

И опять я услышала незнакомый голос:

— Вы так и не ответили на мой вопрос. Я спросила, почему вы решили жениться на мне?

Воцарилась тишина. Я знала, что Филипп пытается сквозь окутывавший нас сумрак увидеть мое лицо, заглянуть мне в глаза. Я отвернулась. Я смотрела на деревья, склонявшие свои ветви к серебряной глади озера, на темное небо, на котором зажигались первые звезды.

Наконец он заговорил.

— Я хочу, чтобы у меня была жена, — просто ответил он, — чтобы у меня была семья и дети.

Его ответ не вызвал у меня никаких эмоций — ни радости, ни разочарования. В глубине души я предполагала, что он будет честен, что он не обманет меня, сказав, будто любит. Внезапно моя рука, которой я опиралась на перила террасы, почувствовала шедший от камня холод.

— Я постараюсь сделать вашу жизнь счастливой, — промолвила я. Он приблизился и взял меня за руки.

— Спасибо, Лин, — проговорил он.

В его голосе слышалась благодарность, которая разрушила окружавшую меня стену беспристрастности и заставила задрожать от накатившего волной счастья.

Казалось, все уже сказано. Повинуясь единому порыву, мы повернулись и направились к дому. Выпив холодного сока, я надела свой плащ, и мы пошли к двери. Филипп сказал, что поведет машину сам, и мы устроились на переднем сиденье, а шофер сел сзади. В Лондон мы поехали по другой дороге. Перед выездом на шоссе, где дорога делала крутой поворот, мы бросили прощальный взгляд на дом.

От красоты открывшейся картины, сочетавшей в себе все оттенки зеленого и серебристого, от совершенства пропорций окружавших дом террас, захватывало дух.

— Теперь это и твой дом, Лин, — с нежностью проговорил он.

Я только улыбнулась в ответ — никакие слова не смогли бы передать того, что я чувствовала. Всю дорогу мы ехали молча, только изредка перебрасываясь ничего не значащими замечаниями. Когда мы остановились возле моего дома, Филипп сказал:

— Я позвоню тебе завтра утром, и ты скажешь, когда мне прийти, чтобы поговорить с твоей сестрой.

Он проводил меня до двери и подождал, пока я найду ключ. Шофер стоял на тротуаре рядом с машиной. Я протянула Филиппу руку.

— Спокойной ночи, Лин, — сказал он. — Хороших тебе снов.

— Спокойной ночи, Филипп, — ответила я и, открыв дверь, вошла в дом.

Я стала подниматься по лестнице, так как Анжела требовала, чтобы в то время, когда спит, никто не пользовался лифтом. Когда я добралась до второго этажа, я, к своему удивлению, услышала в гостиной голоса. Взглянув на часы, я увидела, что еще нет двенадцати. Повесив плащ на стул, я открыла дверь.

Возле камина собралось человек шесть: Анжела, которая в синем атласном платье выглядела просто великолепно; рядом с ней — Дуглас Ормонд, державший в руках стакан с виски; несколько совершенно незнакомых мне мужчин и женщин; и Генри в своем повседневном костюме — по всей видимости, он недавно вернулся из парламента — и с сигарой во рту.

— Привет, дорогая, — обратилась ко мне Анжела. — Ты хорошо повеселилась? Лин ездила в Лонгмор-Парк — что-то в последнее время Филипп Чедлей стал уделять ей слишком много внимания.

— Ну-ну, во всем этом есть более глубокий смысл, чем может показаться на первый взгляд, напыщенно заявил Генри. — У нас рассказывают, что премьер-министр послал за Чедлеем и сказал ему: «Филипп, я хочу, чтобы вы сменили нынешнего вице-короля Индии, но вам придется подыскать себе жену». Предполагают, что Чедлей ответил: «На свете нет женщины, на которой мне хотелось бы жениться.»И тогда премьер сказал: «И все же подыщите кого-нибудь, мой дорогой Филипп, обязательно подыщите. Мне известно, что незамужних женщин так же много, как безработных мужчин».

Раздался взрыв хохота. Не знаю, что на меня что-то накатило, но внезапно меня охватило бешенство. Я их всех возненавидела — Анжелу, улыбающуюся Дугласу Ормонду; Дугласа, который пил виски Генри; самого Генри с его грубыми манерами и огромной сигарой, светящегося от счастья, что ему удалось своим рассказом произвести впечатление; и всех остальных — с пустыми лицами, разодетых, откормленных, страстно желающих услышать какую-нибудь гадость про других.