Пэм Розенталь - Служанка и виконт Страница 33

— А она жестока к нему?

— Да, пожалуй, некоторое время…

— Не требует ли она, чтобы он снял свой халат и на коленях приполз к ней?

— Я подумал об этом, хотя не знаю, есть ли у него халат…

— Она покупает ему халат.

— Да, конечно!

— Ведь она же хочет, чтобы он выглядел как можно лучше. Потому что ей так нравится, очень нравится смотреть на него.

Мари-Лор откинулась на подушки, пристально наблюдая, как Жозеф поднимается и сбрасывает халат на пол. И на этот раз она испытала такую же восторженную непринужденность и откровенное чувственное удовлетворение, с которыми он смотрел на нее тогда, в ту первую ночь.

Мари-Лор могла бы даже притвориться героиней его рассказа — «знатной английской дамой», которая получила свергнутого султана в свое услужение.

Да, она могла бы притвориться. Хотя ей гораздо легче было бы оставаться собой.

Может быть, только на минуту. Ведь это была всего лишь игра. Она сумеет сыграть роль.

Нерешительно она попробовала короткий властный кивок в его сторону. Он сразу же опустился на колени. Сознание своей власти увлекало, но она старалась не показать ему, как это ей нравится.

Мари-Лор снова кивнула, на этот раз смелее, и он, не поднимаясь с колен, двинулся к ней. В его глазах она видела покорность, губы его чуть приоткрылись. Она развязала пояс своего халата и почувствовала его горячее дыхание на своей груди.

Открыла рот, чтобы отдать еще одно приказание…

О Боже! Оказалось, отдавать приказания не так уж легко. По крайней мере для того, кто к этому не привык.

Улыбка скользнула по его губам.

— И если миледи мне позволит…

Его темная голова очутилась между ее бедер. Она протянула руку, гладя его шею, плечи, мягкие волосы, а его язык ласкал ее.

— Он — ее раб, — сказал Жозеф о своем султане, — такой же, как она — его рабыня.

«Как это на него похоже, — подумала она, — превратить желание в возбуждающую тайну».

Впрочем, об этом она поразмышляет позднее.

Ибо сейчас почти утратила способность думать. Уже не существовало слов, историй — ничего, кроме прерывистого дыхания и ласкающего языка.

Она закрыла глаза.

Ее касался не язык, а маленький мерцающий факел, превращающийся в раскаленное железо.

Жозеф крепко держал ее за бедра, а она дрожала, кричала, извивалась и молила, чтобы это никогда не кончалось.

Для нее не существовало времени. Только это «сейчас».

Сейчас, и словно что-то взорвалось в ней, рассыпавшись на миллион крохотных огней, как рассыпаются звезды в ночном небе над Провансом. Она упала с огромной высоты, пролетая сквозь звенящую темноту.

Сейчас. Если ей не принадлежит вечность, ей принадлежит это «сейчас».

Он поднял голову и целовал ее живот, груди, шею и, наконец, губы.

Он отнес ее на постель. Они лежали обнявшись, и Мари-Лор прижималась к нему всем телом.

Весь мир исчез, остались только они, и история существовала только в эти минуты, в их языке было единственное слово — «сейчас».

Сейчас у нее было все.

И для нее достаточно этого.

Глава 14

«Мари-Лор действительно не понимала, каким чудом были эти прошедшие недели», — спустя несколько дней думал Жозеф.

Ей не с чем было сравнивать их, и, естественно, она полагала, что любовь всегда так прекрасна. Он не хотел разочаровывать ее. Наступит день, и она сама это узнает, когда наконец появится достойный ее человек. Без сомнения, он будет трудолюбивым, благородным типом. По правде говоря, Жозефа немного пугал этот образцовый персонаж, придуманный им самим. Будущий супруг Мари-Лор будет во всем достоин ее, ни намека на мелочность или эгоизм. Однако Жозеф утешал себя тем, что этот образец добродетели скорее всего будет довольно скучен в постели.

Но хватит терзать себя, решил он. Куда приятнее вспоминать, как она выглядела вчера, как ее волосы словно пламя горели на фоне пурпурного полога, а покрытая веснушками кожа розовела…

Черт, надо же вообразить это в тот момент, когда Батист пытается застегнуть его панталоны. Камердинер тихонько присвистнул.

— Довольно, — сказал Жозеф.

Батист изобразил глубокую почтительность, но его глаза насмешливо блестели. Надевая новый камзол, Жозеф придирчиво осмотрел свое изображение в зеркале.

«Камзол мне идет», — решил он. Черная парча с тонким рисунком фиолетовой нитью выглядела богато, но подходила для траура. Он слегка поворачивался из стороны в сторону, Батист одергивал и разглаживал материю.

Неожиданно в его сознании прозвучал голос Мари-Лор: «… Она так любила смотреть на него».

Эта коротенькая фраза уже три дня вертелась у него в голове, легкая, как дуновение аромата лаванды, и игривая, как колибри.

Жозефу нравилось, как Мари-Лор смотрела на него. Так жадно и так доверчиво. Только одна женщина когда-то так смотрела на него…

Он внутренне содрогнулся.

Ничего, в любом случае Мари-Лор увидит его сегодня утром. Она будет присутствовать на церемонии во дворе замка, вместе с остальными слугами, невольными свидетелями публичного принятия Юбером титула.

Официально церемония носила название «Присяга новому сюзерену». Юбер и Амели решили сделать из нее скучнейший церемониал, который еще никто никогда не устраивал. Вероятно, он займет несколько часов.

Не страшно. Он проведет эти часы, думая о ней. И если кто-нибудь случайно заметит, что с его панталонами спереди что-то не так, то это его не беспокоит.

— Хуже не придумаешь, — заявил Николя слугам, собравшимся в буфетной. — Они собираются устроить церемонию, которая устарела еще сто лет назад. В наши дни, когда дворянин вступает в наследство, он просто принимает его и подписывает заверенный нотариусом документ. Вполне достаточно, если это сделает доверенное лицо.

Но для новых герцога и герцогини этого было недостаточно.

Был октябрь. Сильно похолодало.

И несколько утомительных часов Мари-Лор простояла, дрожа от холода, вместе с остальными слугами во дворе замка. Кутаясь в шаль, она смотрела на невзрачную фигуру нового герцога де Каренси Овер-Раймона, сидевшего в огромном, подобном трону, церемониальном кресле. Священник благословлял его, а целая армия деревенских детей преподносила букеты поздних осенних цветов.

Герцог Юбер, в бархатном камзоле, в подбитом норковым мехом плаще и треугольной шляпе, отороченной мехом куницы, принимал каждое выражение верности с растерянным видом. Кресло было слишком велико для него, ноги болтались, не доставая пола. Кто-то послал за скамеечкой. Когда он чихнул, принимая очень большой букет, герцогиня нахмурилась, услышав в толпе смешки. Мари-Лор чувствовала к ней жалость, спектакль производил на нее удручающее впечатление, и она была рада, что может смотреть не на них, а на Жозефа.