Бронвин Скотт - Добропорядочный распутник Страница 34

— Вы мелете чушь, Эш, — перебила Дженивра. Какая глупость! — С какой стати ему городить столько сложностей, чтобы завладеть поместьем, которое не перейдет к нему даже после смерти Алекса? Чего бы он ни добился, лишь временно. Графский титул перейдет к вам, мистер Бедивер.

— Если я не умру раньше, — протянул Эш. — Пока Алекс нужен Генри живым. В сущности, кузен выигрывает как в случае его смерти, так и останься мой брат в живых. Пока я здоров, Алекс в безопасности. Генри не выгодна его смерть, когда сохраняется слабая надежда, что я унаследую имение.

Острый ум Дженивры быстро просчитал возможные последствия.

— Значит, если вы умрете, Генри перестанет возиться с Алексом.

— Да, его содержание слишком затратное. Брат станет препятствием, единственной преградой между Генри и поместьем. И естественно, титулом.

Эш поднялся со стула и открыл ящик одного из застекленных книжных шкафов у стены, достал свиток и развернул его на столе, придерживая углы пресс-папье.

— Взгляните, Дженивра. Пусть это будет вашим первым уроком английской системы наследования.

Дженивра подошла ближе, следя за уверенными движениями его указательного пальца.

— Вот мой отец, Ричард Томас. У него две сестры — Лавиния и Мэри. Лавиния никогда не имела детей. Мэри, мать Генри, вступила в неравный брак с местным мелкопоместным дворянином Стивеном Беннингтоном. Оба они скончались несколько лет назад, почти ничего не оставив сыну. А теперь рассмотрим линию моего отца. Он — граф. Сочетался браком, оставил после себя двоих сыновей. Здоровых сыновей. — Эш подчеркнул пальцем линию, ведущую к своему имени и имени брата. — В настоящее время Алекс умственно неполноценен, следовательно, остаюсь только я. Генри же следующий претендент на наследство, будучи единственным племянником покойного графа Бедивера и вторым по старшинству мужчиной в семье. — Эш искоса взглянул на Дженивру. — Как видите, чертовски умная игра, пример того, как грамотно распорядиться жизнью и смертью.

— Тем не менее вы меня не убедили в том, что Генри — убийца. Я лишь уверилась, что английское право первородства — вещь весьма сложная, — возразила Дженивра.

— Жизнь мужчины с самого рождения подчинена строгим правилам и этикету. — Эш свернул пергамент и отложил его в сторону. — Все, что он имеет или не имеет права делать, определяется порядком его рождения. — За его комментарием чувствовалась глубокая, тщательно скрываемая боль и обида. На мгновение властный аристократ уступил место прежнему таинственному и ранимому мужчине, которого она ранее разглядела под внешним лоском городского щеголя и повесы.

Дженивра мягко улыбнулась:

— На моей родине, в Америке, мы уверены, что человек может сам добиться всего, чего пожелает.

— Но вы ведь покинули столь благодатную землю. — Строгая тяжелая сторона натуры Эша опять вернулась. Он кивнул Дженивре, приглашая занять свое место. — Я полагаю, вы так и не вникли в тему нашей беседы. Позвольте мне объяснить вам более доходчиво. Мне грозит опасность, поскольку я стою у Генри на пути. Вы отклонили его предложение и таким образом лишили последнего шанса получить имение законным путем. Теперь под угрозой и ваша жизнь тоже. Если устранить нас с вами, Генри получит контроль над нашими долями собственности. То, чего ему не удалось добиться браком, он добьется после нашей смерти.

Дженивра презрительно дернулась:

— Я искренне рада, что не обладаю столь же бурным и нездоровым воображением, как вы. Неужели все англичане спят и видят мириады способов того, как с ними могут разделаться их дорогие родственники? Должно быть, вы тайный параноик.

Эш поднялся и, перегнувшись через стол, коснулся ее руки.

— Мы не закончили, Дженивра, садитесь.

— Я бы хотела вернуться домой до наступления темноты, — возразила она.

Свободной рукой Эш вытащил из ящика стола конверт и бросил его на полированную поверхность:

— Возможно, вы поменяете мнение после того, как прочтете это.

Дженивра присела на стул и окинула письмо скептичным взглядом. Перед ней лежало одно из посланий, прибывших вчера из Лондона. Она почувствовала, как в животе скручивается холодный тяжелый узел.

— В вашем кабинете в ящике стола можно обнаружить весьма любопытные вещи, — заметила она, открывая письмо. — Генеалогическое древо, письма из Лондона.

— Рад стараться, — сухо произнес Эш.

— Вижу, — ответила она с неменьшей холодностью, внимательно рассматривая хрустящий лист белой бумаги, исписанной ровными чернильными строчками. Первое же предложение сулило недоброе. «Леди, о которой вы спрашивали». Несомненно, это она. Эш Бедивер разнюхивал о ее прошлом.

Она дочитала письмо, кипя от едва сдерживаемой ярости.

— Мне нечего бояться, тем более этого письма. Мой муж мертв, и уже давно все успокоилось.

— Да, совсем нечего, кроме довольно неприглядного скандала, который может случиться, когда свету станут известны детали. Ведь он не просто так оступился перед телегой и оказался задавленным тяжеленной ломовой лошадью.

Да, не просто. Накануне он явился в пьяном угаре, обвиняя ее в неудаче? своего очередного делового предприятия. Перебил весь хрусталь и фарфор в доме. Хотел добраться и до нее, однако, опасаясь за свою безопасность, Дженивра провела ночь в особняке отца. Рано утром супруг добрался и туда с тяжелого похмелья, в растрепанной одежде, требуя денег. Дженивра пригрозила разводом, и два лакея отца были вынуждены вывести его из особняка, применив силу. Она стояла на ступеньках крыльца и видела все, что происходит. Они грубо выкинули его на улицу, а он, проклиная ее, с трудом поднялся только для того, чтобы, сделав неверный шаг, упасть на мостовую, запруженную в понедельник утром грузовыми телегами и извозчичьими пролетками.

Естественно, его семья обвинила во всем именно ее. Они утверждали, что с тем же успехом она могла лично подтолкнуть мужа к смерти, поскольку спровоцировала его нервный срыв. По их словам, Филипп был не в себе. Ей хотелось крикнуть, что он «не в себе» уже довольно давно.

— Теперь вы знаете правду, — заметила она ледяным голосом, кладя письмо на стол. — Вы хотели узнать, что я здесь делаю, и узнали. Надеюсь, вы удовлетворены?

К сожалению, на Эша совсем не произвела впечатления ее тихая ярость. Он продолжал спокойно сидеть на стуле, не сводя с нее взгляда.

— Вы правы, вам действительно не стоит страшиться письма. Здесь нет ничего криминального. Другое дело — скандал. Он может стать весьма неприятным, если все выйдет наружу.

Дженивра сжала кулачки.

— Если вы имеете намерение шантажировать меня этим, вы еще больший негодяй, чем я думала.