Линда Бартелл - Нежный негодяй Страница 35

— А что… Леон Сарцано?

— Сарцано? — Данте покачал головой. — Леон тебе не подходит. Понимаешь ты или нет, Джетта, но этот факт важен для нас с матерью. Ну, а теперь, не назначим ли мы день в октябре?

Отчаяние волной накрыло Джульетту. Октябрь? А сейчас уже почти сентябрь! Почему Леона Сарцано отбросили как возможного жениха одним кивком головы? Собираясь возразить, девушка открыла рот, но ее опередил Родриго:

— Сомневаюсь, что у нас хватит времени для должной подготовки, principe. И Моне Джульетте потребуется время, чтобы свыкнуться с этой… мыслью.

Джульетта не обратила внимания на великодушие подобного жеста, на сочувствие, смягчившее его лицо.

— После Рождества, — в панике выпалила она.

Данте кивнул, но Родриго возразил:

— Весна — вот время для свадьбы, не правда ли, madonna?

Девушка уставилась на него, не в силах что-либо сказать.

— Да, май — прекрасный месяц, — согласился Данте, пока Джульетта пыталась осмыслить решение. Решение, которое станет началом ее конца, в этом она была уверена.

— Очень хорошо, — заключил Данте, запечатлевая поцелуй на лбу дочери. — Свадьба состоится в начале мая.

— Итак, твое сокровенное желание сбывается. Ты возьмешь в жены восхитительную Джульетту и станешь членом семьи Алессандро, — Карло покивал головой в такт словам.

В этот миг он был похож на старого мудреца, сообщающего глубочайшую тайну юному ученику.

Они сидели у догорающего костра. Был предрассветный час, и Родриго уже устал бессонно ворочаться на своей постели в фургоне Маддалены. Он вышел, чтобы разобраться в собственных мыслях и чувствах… а по пути заметил в полутьме светло-желтые туфельки Джульетты, вид которых всколыхнул воспоминания… Сожаление о происшедшем усилилось. Хотя его мечта получить руку Джульетты скоро осуществится, любовь и уважение девушки, которые для него очень важны, могут уйти навсегда.

К тому же он, возможно, будет несчастлив в браке и разочарован в дочери Данте, его тревожила перспектива эмоционально ущербного союза. Родриго никогда не поддерживал идею женитьбы ради чего-либо, кроме настоящей любви — он был во многом романтиком. Достаточно повидав знать и разочаровавшись в ней, он не хотел искушать судьбу, женившись без взаимной любви.

Теперь Родриго не был беден и мог собрать собственную группу наемников. Но он понимал, что никогда не приспособится к аристократам, к которым питал двойственное чувство.

Данте де Алессандро внушил ему, что человек всегда должен стараться получить лучшее из возможного, однако опыт научил его принимать себя таким, какой есть, и ценить это.

Теперь он вдруг оказался в положении, которое многие, да и он сам, сочли бы завидным, и тем не менее опасался, что будет отвергнут любимой женщиной. Любимой и желанной, даже если бы она была дочерью простого крестьянина.

От этих мыслей заболела голова, Родриго подтянул колени к подбородку и невидящим взором уставился во тьму.

Как эхо его беспокойства, из темноты появился Карло, лучше, чем кто-либо другой, знавший своего друга.

— У тебя будет все, что только каждый может пожелать, — он уселся рядом. — Ты должен быть счастлив.

Родриго поднял голову и посмотрел в глаза приятеля.

— Но я не каждый. Помнишь, брат, что частенько говорила нам Маддалена, когда мы еще были детьми? Будьте осторожны с тем, о чем вы, молитесь, ибо вы можете это получить.

Карло негромко рассмеялся.

— Мне бы твои проблемы. Самое худшее, Риго, что может случиться — она не будет любить тебя, но это не так уж важно. Многие женщины охотно дадут тебе то, чего не даст она. Как только ты преодолеешь первоначальное разочарование, то все, что тебе от нее нужно, — ребенок, в котором течет кровь Алессандро. А остальное можешь получить на стороне.

Родриго отвернулся, лицо его было серьезным.

— Не давай мне советов, которым не следуешь сам.

— А… понимаю, — Карло устроился поудобнее, скрестив ноги. — Почему ты думаешь, что я бы так не поступил, оказавшись в таком положении? Только потому, что люблю Лауру и детей? Но это не значит, что я не искал бы утешения где-нибудь еще, если бы дело обстояло иначе.

В ответ Родриго только покачал головой. Карло положил руку на плечо друга.

— Тебе мешает гордость. Бери то, что предлагает жизнь, Риго… вернее, принц Монтеверди! — он усмехнулся. — Что ты теряешь? Свой отряд ты всегда сумеешь собрать, если захочешь. Сам знаешь, принц позволит тебе жить своей жизнью. Найдешь женщину, которая сможет заполнить пустоту в сердце. Никто тебя за это не осудит, только будь благоразумен.

Родриго пошевелил палочкой угли, наблюдая, как те оживают.

— Полагаю, люди сбиваются с пути истинного не только из-за недостатка любви.

— Конечно, из-за гораздо меньшего.

Они помолчали. Внезапно Родриго обернулся к другу, в темноте блеснула улыбка.

— Мы не приняли во внимание, что в душе я оптимист. Данте как-то намекнул, что мой отец был жизнерадостным человеком и передал мне эту черту, — видя, что Карло ждет продолжения, добавил: — Зачем тревожиться, когда передо мной весь мир на золотом подносе? Я ведь еще не пытался добиться ее любви. Так… несколько слов.

Карло кивнул.

— Я никогда тебе не говорил, но… — в голосе появилась нотка юмора, — ты очень привлекательный мужчина и лицом, и фигурой… хотя, конечно, по сравнению со мной тебе кое-чего не хватает. Но ведь внешность и игра на лютне помогут делу?

— Разумеется. А как я обращаюсь с медведями… Доказательства на лице.

— Своим пением ты мог бы растопить и ледяное сердце, — драматическим жестом Карло прижал руку к груди и закатил глаза. — Ах, Риго, в конце концов, надежда есть всегда! — он обнял Родриго за плечи.

В ночи раздался приглушенный смех, и когда друзья вернулись в свои постели, то оба крепко уснули.

Сестра Лукреция из Санта-Лючии предложила Zingaro холодного вина. Он согласился и сел напротив. Комната была не больше кельи, но немного лучше обставлена, чем непритязательные обители монахинь, а все потому, что добрая сестра была правой рукой престарелой и больной матери-настоятельницы.

А еще, как оказалось, у сестры Лукреции был свой собственный тайничок с золотом.

Они потягивали вино, поглядывая друг на друга и держа до поры до времени свои мысли при себе. Две свечи, укрепленные на стене, медленно оплывали, то и дело пламя колебалось, когда в комнату проникала струя воздуха. Тогда по побеленным стенам прыгали тени. Сами стены были голыми, только деревянное распятие редкой работы висело над маленьким столиком. Два высоких окна остались незатворенными, и через них в комнату иногда проникали звуки поздней ночи.