Там, за Вороножскими лесами - Татьяна Владимировна Луковская Страница 35

– Тебя нет, тебя я люблю, – прошептали непослушные губы.

– Вот и хорошо, – выдохнула Агаша, скидывая шубку. – Жарко-то у вас как, дров не жалеете.

– Чего жалеть, уезжаем завтра, – Демьян удивленно смотрел, как она бережно кладет одежу на лавку, как игриво прыгают на висках знакомые лошадки.

– А! Нам не хотите оставлять!

– Уж больно много содрали за те дрова, чтоб назад даром отдавать.

– И это верно.

Агафья наклонилась и стала стаскивать с Демьяна сапоги.

– Жалеть будешь, – попытался он ее остановить, чувствуя, как жар начинает разливаться по телу. – Я тебя больше не оттолкну, не смогу.

– Ох, а духом то немытым прет, – девушка весело помахала перед носом рукой.

– Я в баню ходил, – смутился парень.

– Омыть ноги нужно, водица где?

– Там, – указал Демьян на широкую кадку.

Агаша прошлась по избе, отыскала в углу небольшую лохань, плеснула туда холодной воды, потом из котла над очагом добавила горячей, и поставила перед парнем.

Демьян послушно опустил ноги в теплую воду. Агафья неспешно размотала поневу, поддернула рубаху, оголив белые колени, присела рядом с лоханью. Тонкие пальчики ласково стали касаться огрубевшей кожи. И в черную в свете бледных лучин воду побежало жестокое, пронзительное, разъедающее душу и тело, горе. Его изгоняли нежные женские руки, оставляя только тихую печаль, печаль по тому, чего уже никогда не вернуть. Демьян просыпался от оцепенения, ему снова хотелось жить, а пальчики все гладили и гладили, успокаивая и возбуждая одновременно.

– А ты сейчас на волчонка похож, дикий, – девушка смело заглянула в горящий огонь мужских очей.

– Смотри, покусаю, – наклонился к ней Демьян.

– Чай у меня самой зубы есть.

Лохань покатилась по полу, расплескивая воду. Агафья оказалась на лавке в крепких объятьях.

И все произошло как-то легко. Губы, ищущие в темноте нежную кожу, беспокойные смелые руки, сбивающееся от волнения дыхание, отдающий в уши шумный вздох, от которого внутри все переворачивается, и хочется двигаться быстрее и быстрее…

«Как можно быть несчастным и одновременно таким бессовестно счастливым? Разве это возможно?» Влюбленные лежали, тесно прижавшись друг к другу.

– Придавил тебя? – виновато прошептал Демьян.

– Нет, обнимай меня крепче. Обнимай, – льнула к нему Агафья.

– Ты, что плачешь? – почувствовал он соленый вкус щеки. – Жалеешь?

– Жалею, что не увижу тебя больше… Ты не бойся, резни на заставе не будет, кровь безвинная не прольется. Я сейчас уйду, и никто не узнает. Вои твои ведь смолчат, а коли и взболтнут, так вины на тебе нет, я же сама пришла.

– Как же ты под меня легла, ежели так-то обо мне думаешь? – парень обиженно слегка отстранился.

Лучины погасли, и в полумраке нельзя было различить лиц.

– Ничего я не думаю, не знаю я, что и думать, – Агаша уткнулась носом в его плечо. – Родить от тебя хочу, чтобы мне хотя бы дитя в память осталось. Я бы его по головке гладила да тебя вспоминала. Молвы людской я не боюсь, а Бог все знает, он меня не осудит.

Руки опять сплелись в объятья.

– Скажи, тебе лучше со мной… чем с той?

– С какой той?

– Ну, с холопкой той?

Демьян тихо рассмеялся:

– Ох, Агафья, да ты ревнивая какая!

– Да, ничего я не ревнивая, это ж я так спросила.

– Ревнивая, ревнивая. Помнишь, на льду по недогадливости Матренку стал хвалить, а ты от меня так прытко отвернулась, что аж косой хлестнула.

– Выдумываешь ты все, а на вопрос мой не отвечаешь. Уедешь от меня в объятья ее распутные, – теперь Агафья попыталась отодвинуться, но Демьян подгреб ее к себе.

– Какая холопка? Я и думать о ней позабыл, да и нет ее там давно. Отец, как прознал, что захаживаю, так меня вожжами отходил, сидеть не мог, а ее со двора сразу отослал.

– Хороший у тебя батюшка был.

Повисла неуютная тишина. Демьян никак не мог привыкнуть к слову «был», оно царапало и жгло. Агаша все поняла, и стала отвлекать любимого от мрачных мыслей.

– А я так боялась там на реке, что ты мимо пройдешь. Уж и замерзла вся, а ты все не шел и не шел.

– Как боялась? Ты что же ради меня в холопской одеже на лед вышла? – он от удивления привстал на локте.

– Да.

– Так ты знала меня раньше?

– Знала, – Агаша смущенно отвернулась. – Не надо было тебе признаваться.

– Ну, уж нет. Сказывай все, грех от мужа чего таить.

– Да, что там таить-то. Скучно мне было, попросилась с батюшкой дозоры проверять, чтобы с высоты на тот берег полюбоваться. Красиво. А тут вы из степи подъехали, князей своих ищите. Я тебя сверху в волоковое оконце разглядывала. А потом я за дверью стояла, да слышала, как тебя князь Липовецкий бранил.

– Ну, под дверью слушать ты мастерица.

– А батюшка потом тебя нахваливал и говорил, что князь ваш… Ну, не буду пересказывать, как он там говорил.

Демьян расхохотался.

– Так ты меня на льду на топор ловила, а я-то, дурак, мнил, что у самого князя тебя отбил.

– То плохо? – испуганно прошептала Агаша.

– То хорошо, лада моя, хорошо. Мне с тобой всегда хорошо.

– Воев твоих из избы на мороз выгнали, совестно.

– Ничего, они привычные, у коней поспят. Раз признаваться мне стала, давай уж во всем.

– Да в чем же еще? Я тебе все сказала.

– Не все, – рука опять жадно заскользила по нежному бедру. – Помнишь, в лесу от меня сбежала, я по следам твоим шел, а они раз и пропали. Ну, и куда ты подевалась?

– То я тебе сказать не могу, – подставляя лицо нетерпеливым губам, ответила Агафья.

– Как не можешь!? Ну-ка признавайся, – Демьян припал к ее губам долгим поцелуем, – ну?

– А смеяться не станешь?

– Стану.

– Так я не скажу.

– Ладно, не буду.

– Я на дереве сидела, видела, как ты меня внизу искал.

– Не знал, что жена у меня белка.

– Ты же обещал не смеяться!

– Смеяться не будем, любиться станем. Светает скоро, мало у нас времени остается.

5

Первуша беспокойно поглядывал на затворенную дверь избы.

– Так и не вышла, осталась. Что ж будет-то теперь? – зашептал он Горшене. – Может просто сидят – беседуют да за руки держатся? Демьянка наш такой уж праведник, может и не залежит девицу? Хотя, как он здесь по ней сох, то вряд ли. Уж больно глаз у него горел.

Старый десятник хмыкнул.

– Смешно ему! Воевода за дочь прибьет нашего боярина, и князь не защитит. Совсем одна Евдокия