Маргарет Мур - Любовь слепа Страница 36

— На простыне не было крови.

И он говорит это так спокойно, таким ледяным голосом!

— А на мне — была! — с нажимом парировала она. — И на тебе тоже. Я смыла кровь.

— Какое удобное объяснение!

— Недостойно бросаться такими обвинениями, чтобы потешить себя!

— А чем можно потешить тебя, Элайя? — тихо спросил он. — Ты, кажется, обладаешь немалым любовным опытом, обретенным еще до брака.

Услыхав такое, Элайя подскочила к нему и замахнулась, собираясь влепить пощечину.

Он перехватил ее руку, и она сжалась, ожидая, что он ударит ее. Так поступили бы ее братья, да и разгневанный отец тоже поднял бы на нее руку.

Однако Джордж лишь оттолкнул ее и быстро вышел из опочивальни, с оглушительным шумом захлопнув за собой дверь.

Элайя бросилась за ним, желая задержать его и все ему объяснить, но ее остановила гордость.

Да как он посмел обвинить ее в развращенности?

Она пришла к нему девственницей, и кто, как не он, должен знать это лучше всех?! Что же касается ее «опыта» — она всего лишь прилежно слушала и давала волю воображению, вот и все.

А он, ничего не поняв, заподозрил…

Внезапно ей стало все равно, что ее могут увидеть полураздетой. Она должна найти Джорджа и рассказать ему, откуда у нее столь обширные познания в искусстве любви.

Джордж присел возле колодца, прячась от часовых, что расхаживали у ворот в полосе лунного света.

Ему отчаянно хотелось верить словам Элайи, однако рассудок приказывал ему быть осмотрительнее. Пожалуй, он далеко не первый глупец, которого обманула коварная женщина. Она пробудила в его душе такой гнев, что он мог бы убить ее, окажись в руке меч. Или палка…

Именно палка была его оружием много лет назад, когда раздраженная душа его была так переполнена яростью, что он бил, и бил, и бил, не помня себя.

Бил, пока не увидел карих глазенок жалобно скулящего щенка. В ужасе вскрикнув, Джордж рухнул на колени и взял в руки маленькое тельце. Казалось, он до сих пор ощущал тепло этого беспомощного создания.

Вот что случилось, когда он последний раз пытался кого-то «воспитывать»! Тогда ему было всего десять лет…

Джордж и поныне видел перед собой того щенка. Любимая охотничья собака отца ощенилась, и этот песик был самым смышленым и шустрым. Он обещал стать не только самым ловким охотником, но и верным защитником.

Поэтому Джордж и решил научить щенка какой-нибудь команде: надеялся доказать отцу, какой славный пес вырастет из щенка — и как умен сам Джордж, раз сумел так рано это распознать.

Господи, каким же безжалостным негодяем он тогда был! В течение нескольких часов показавшихся ему бесконечными, Джордж пытался научить щенка приносить наполненный воздухом бычий пузырь. Песик был еще слишком мал, и игра быстро надоела ему. Тем не менее наставник был решительно настроен завершить урок в первый же день.

Тогда щенок легонько тяпнул его, чуть оцарапав кожу, и внезапно Джорджа охватил такой гнев, что он потерял всякий контроль над собой и схватил палку.

Он очнулся, увидев у своих ног умирающую собачку. Таким и застал его отец. Обняв сына за плечи, он спросил, что случилось. Его голос звучал мягко, с неподдельной нежностью, так что нечего было и думать отрицать постыдный поступок.

Он совершил убийство — или так по крайней мере ему тогда казалось. Давясь слезами и всхлипывая, мальчик во всем признался, тщетно пытаясь объяснить необъяснимое.

Отец терпеливо слушал. Затем, взяв в руки мертвого щенка, он печально объявил Джорджу, что даже его искреннее раскаяние не вернет к жизни погибшего песика. Есть вещи, исправить которые нам не дано, поэтому настоящий мужчина, человек чести, должен научиться держать себя в руках. Он обязан уметь владеть собой, подавлять свой гнев, скрывать раздражение. Его долг — стать хозяином своих эмоций.

Затем отец стер слезы с лица сына и добавил, что жизнь иногда преподносит нам суровые, но необходимые уроки.

И все же, несмотря на сочувствие и понимание, в глазах отца появилось какое-то новое выражение. И Джордж, увидев его, догадался, что утратил навсегда что-то очень важное. Много лет спустя он понял, что именно потерял в тот день: доверие своего отца. Не совсем, разумеется, однако с тех пор их отношения так и не стали прежними.

В тот день Джордж де Грамерси начал учиться подавлять и скрывать гнев и раздражение — вернее, всякое сильное чувство.

И был уверен, что научился владеть собой, пока не влюбился в Элайю Дугалл. Что же теперь делать? Уехать, оставить ее, скрыться бегством…

Выбора у него нет. Придется уехать, по крайней мере пока он снова не почувствует себя способным сохранять ясную голову. Некоторые из его поместий располагаются довольно далеко от Равенслофта, и он может отправиться туда, сославшись на дела.

Приняв решение, Джордж медленно встал.

И увидел Элайю. В тонком плаще, босая, она осторожно кралась в казармы.

Глава пятнадцатая

Ожидая в зале окончания утренней мессы, Элайя оглушительно чихнула. Она чувствовала себя совсем разбитой — и не только физически, ибо прошлой ночью, после того как Джордж в гневе оставил ее, она так и не сумела его разыскать.

Ей казалось, она целую вечность ходила по спящему замку, в одной лишь сорочке и тонком плаще, босая, чтобы ступать как можно тише. К сожалению, это было не самым мудрым решением, так как теперь ей сильно нездоровилось.

Глаза словно жгло огнем, из носа текло, в горле першило, и в довершение всего она еще и раскашлялась. Каждая косточка в теле отзывалась на любое движение ноющей болью.

Ей хотелось только одного — добраться до постели и лечь, остаться одной, побыть в тишине и покое. В зал она пришла лишь потому, что ей отчаянно хотелось повидаться с Джорджем, объяснить, какой ошибочный вывод он сделал.

Элайя понимала, что обязательно должна убедить его, что она была девственницей в их первую брачную ночь. Что же касается ее чувств к Руфусу… Вспоминая, как она почти упрашивала его взять ее в жены, Элайя испытывала острое смущение, но и только. Так взрослый стыдится, припоминая досадный проступок из своего детства. Да, она и сейчас думала о Руфусе с нежностью, однако он ни разу не пробуждал в ее душе такого страстного желания, как Джордж.

Кто-то вошел в зал, и Элайя, с трудом подняв голову, увидела леди Марго, которая направлялась к столу.

Элайя с тревогой оглядела свое платье из жесткой темно-вишневой парчи и горько подумала, что ни один наряд не будет сидеть на ней столь безупречно, как на леди Марго. Платье кузины Джорджа было сшито из такой же ткани, однако оно будто льнуло к ее телу, и двигалась она в нем легко и естественно, тогда как Элайе казалось, что ее кожа всячески избегает любого соприкосновения с новой одеждой. Шелковое покрывало, окутывавшее голову леди Марго, подчеркивало точеные черты ее лица. Элайя всей душой ненавидела любые головные уборы, и надевать их было для нее настоящей пыткой. Покрывало сдавливало шею, словно норовя удушить, и то и дело соскальзывало на глаза.