Тадеуш Доленга-Мостович - Счастье Анны Страница 36

При одном воспоминании Анна не могла удержаться от смеха, потому что все это было скорее комичным, нежели гадким. Началось это спустя неделю после отъезда Жермены. Куба пришел в комнату Анны с серьезным и страдальческим выражением лица. Он спросил, не помешает ли, сел и, какое-то время поковыряв в носу, заявил, что он совершенный банкрот, что Жермена бросила его самым омерзительным образом и он чувствует себя несчастным. На замечание Анны, что депрессия такого рода пройдет с течением времени, он крякнул и сказал:

— Если бы у меня была такая жена, как ты… Ты ведь не поступила бы так, как Жермена.

Он вынул из кармана коробочку с мятными драже, съел одну, очень быстро двигая челюстями (еда была единственным, что он делал быстро), после чего спросил:

— А ты, ты тоже чувствуешь себя одинокой? Муж в Познани. Я всегда считал, что он тебя не любит.

— Откуда же такой вывод?

— Позволил тебе уехать.

— Это было необходимостью, — пожала плечами Анна.

— Я бы ни за что на свете не позволил.

Он придвинулся к ней так, что она услышала запах несвежего дыхания и мяты.

Одновременно Куба несмело положил ладонь на ее ногу.

— У тебя такие ножки, — вздохнул он.

— Ты с ума сошел, Кубусь — рассмеялась она весело.

— Почему?

— У меня сложилось впечатление, что ты заигрываешь со мной.

— И что в этом ненормального? Оба мы одинокие, под одной крышей… Ты всегда мне очень нравилась, а ведь любишь меня, правда? Правда?..

Он провел рукой по ее ноге, и Анна заметила, что у него грязные ногти.

— Перестань, — сказала она мягко, но решительно, — убери руку и веди себя прилично.

— Почему, почему? — повторял он.

Его дыхание все учащалось, и он прижал ее к себе. Одновременно резким движением сунул руку под платье. Как это было омерзительно! Выше чулка она почувствовала прикосновение липкой потной ладони. Изо всех сил она оттолкнула его и вскочила на ноги.

— Убирайся сейчас же! Ведешь себя, точно пьяный! — закричала она.

— Ну что ты? — бормотал он. — Анка, ну что ты?..

— Ты омерзительный, убирайся сейчас же! Никогда не предполагала, что ты можешь вести себя так со мной. Убирайся!

Куба стоял с беспомощно опущенными руками.

— Оставь меня в покое! Прошу тебя!

— Ага, видишь! — он вытянул указательный палец жестом напоминания. — Ты сама полыхаешь! Конечно! Горишь! Посмотрись в зеркало, у тебя румянец на щеках. И не прикидывайся, что тебе не хочется!

Анна на мгновение остолбенела и взорвалась громким откровенным смехом. Кубусь выглядел так забавно, что был просто похож на карикатуру, и, о Боже, какой наивный! Она бесцеремонно вытолкала его за дверь. Целый день она думала, не рассказать ли обо всем его матери, но пришла к выводу, что это бы весьма огорчило пани Гражину и поэтому лучше не рассказывать. Куба держался, точно ничего не произошло: за ужином, как всегда, ел неэстетично, чесал все участки тела, ковырял в зубах; ногти у него по-прежнему были грязные. На Анну он вообще не обращал никакого внимания.

Она уже подумала, что он отказался от амурных желаний, но около десяти вечера, когда пани Гражина пошла в свою спальню, Анна услышала скрип двери. Она как раз раздевалась и едва успела накинуть халат, как вошел он, даже не постучав.

— Куба! — прошептала она громко. — Я прошу тебя сейчас же уйти, сейчас же!

Он не двинулся с места, всматриваясь в нее широко открытыми глазами. В измятой и незастегнутой пижаме, он выглядел смешно и отталкивающе. Заросли черных волос на груди создавали впечатление чего-то небрежного и запущенного.

— Убирайся сейчас же! — повторила Анна.

И вдруг он бросился перед ней на колени.

— Анка! — бормотал он. — Анка, я тебя решительно люблю… Я без тебя не выдержу… Я такой несчастный!.. Анка… не отталкивай моей любви!..

— Но, Куба! — испугалась она. — Ты с ума сошел!

— Полюби меня, — он схватил ее за ноги и прижал голову к ее коленям, — полюби. Ну что тебе стоит, я же тебя люблю…

Резким движением она вырвалась. Она была убеждена, что он помешался, и не знала, что делать.

Куба, не вставая с колен, закрыл лицо руками. Он плакал, и слезы стекали у него по пальцам.

Она стала мягко объяснять ему, что нужно выпить брома и лечь, что он понервничал и нужно держать себя в руках, а не говорить такие глупости. Она говорила долго и, как ей казалось, убедительно. Создавалось впечатление, что Куба слушал внимательно. Он перестал плакать, вытер рукавом мокрое лицо и встал. С минуту нерешительно осматривался, как бы измеряя расстояние, разделяющее его с Анной, которая предусмотрительно стояла за столиком, и наконец сказал:

— Жаль… Пойду. Спокойной ночи.

Она вздохнула с облегчением и уже, не опасаясь, подала ему руку. Слишком поздно она сориентировалась, что это был маневр. Он изо всех сил схватил ее за талию и стал целовать лицо и шею. Это было так неожиданно, что она задохнулась.

Тяжело дыша и сжимая ее все сильнее, он повалился с ней на кровать. И тогда она громко закричала:

— Тетя! Тетя!

Этого было достаточно. Он отпустил ее тотчас же и быстро вышел из комнаты. Анна долго не могла уснуть. Прежде всего она закрыла дверь на ключ, что оказалось обоснованной предосторожностью, потому что спустя час она услышала, как кто-то проверял, не закрыта ли дверь.

Эта неожиданная атака, несмотря ни на что, рассмешила ее. Она никогда не представляла себе, чтобы какой-нибудь мужчина, даже такой глупец, как Куба, пользовался такими способами для обольщения женщины: плакал, говорил о любви… Вероятно, за короткое время хотел испробовать все известные ему способы: от уговоров до простой копуляции, от излияния любви и жалости до изнасилования и принуждения.

И все же она не обиделась на него и совсем его не боялась. Кубусь был слишком жалким, чтобы принимать его в расчет. Однако на следующий день, когда тетушка Гражина уехала в Торунь, ситуация начала представляться иначе.